Он был не таким, как она представляла себе: загорел, да и глаза были не те, да и весь он был не такой. «Это от глупого воображения», — подумала она и испугалась. Он все смотрел на нее, потом улыбнулся и сказал:
— Вот как хорошо! А я уже думал, не доеду…
«Он, он, конечно!» — подумала она.
— Мама, — вдруг резко спросила Лена, — а где тот?
— Нет, нет, дочка, тот не приехал, его уже не будет…
Екатерина Георгиевна рассмеялась, поняв, что все обошлось, оттого что она опоздала на поезд, и спросила:
— Ну кто же девочкам дарит пушки?
— Нет, она ничего, — сказала Лена.
Екатерина Георгиевна повела Ефремова в ванную умываться; там, в полутьме, они обнялись и поцеловались.
— Я очень скучала, — сказала она.
— Ты не уходи, постой около меня, — попросил Ефремов.
— Нельзя, тут ужасные соседки! Я уже слышу — шныряют.
Он расстегнул ворот гимнастерки, намылил лицо и шею, потом повернулся и посмотрел на Екатерину Георгиевну: белая мыльная пена сползла на лоб, и глаза его казались темными и даже страшными.
— Не нужно так, — сказала Екатерина Георгиевна, — я сейчас пойду кофе варить. Сколько тебе еще надо сказать, если бы ты знал! Тут с дочкой и с отцом ее просто несчастье у меня.
Она ушла, а он начал мылить голову. Волосы слиплись и плохо отмывались.
«Попросить горячей воды? — подумал он. — Нет, неудобно. Завтра уж на заводе в бане помоюсь».
Несколько раз слышались шаги, дверь тихонько скрипела, и Ефремов кряхтел, сдерживаясь, чтобы не выругаться.
Когда он вернулся в комнату, Екатерина Георгиевна накрывала на стол.
«Вот она, семейная жизнь, началась», — подумал Ефремов, усаживаясь и осторожно беря из рук жены чашку с кофе.
— Я повариха средних способностей, ты меня прости, пожалуйста, — сказала Екатерина Георгиевна.
— Мама, зачем ты ему говоришь «ты»? — строго заметила Лена.
Екатерина Георгиевна сказала:
— А ты тоже говоришь: «его», «ему», «он». Так нельзя. Дядю зовут Петр Корнеевич. Вот зови его — дядя Петя.
— А ты не говори ему «ты», — сказала Лена.
— Не буду, дочка, — покорно ответила Екатерина Георгиевна.
«Вот это да!» — подумал Ефремов и удивленно посмотрел на жену, потом на девочку. Лена сердито раздула ноздри и высунула язык.
«Надо своих скорей заводить», — подумал Ефремов.
Когда он прихлебывал кофе, его точно обжигало; пил он медленно, а кофе почему-то становился все горячей, и вдруг он понял, что каждый раз, наклоняясь над стаканом, он смотрел на жену и от этого в груди становилось жарко, мутились мысли, уши и щеки горели.
Екатерина Георгиевна прошлась по комнате и остановилась за стулом Ефремова, провела ладонью по его волосам.
Он кашлянул и пощупал свой лоб.
«Вот тебе и дитя! Точно в мартеновской печке сижу», — подумал он и спросил:
— Лене гулять не пора?
— Она простужена, уже второй день я ее не выпускаю.
Они посмотрели друг на друга, и Екатерина Георгиевна покраснела и начала поправлять волосы.
Вдруг кто-то громко постучал в дверь, и детский голос возбужденно позвал:
— Лена, пойди скорей: цыганка на кухню пришла.
Лена выбежала в коридор.
— Как же нам устроиться с квартирой? Здесь ведь тебе жить невозможно? — сказала она.
— Я буду нажимать, устроим, — ответил он, подходя к ней.
Она положила руки на его плечи, молча долго смотрела ему в глаза. Он подумал, что если сейчас они расстанутся навсегда, то до самой смерти он будет видеть перед собой ее немного склоненную голову и расширенные глаза.
Екатерина Георгиевна сняла руки с его плеч.
— Что же? Может быть, еще кофе, сейчас должны гости прийти.
— Нет, я лучше воды выпью: очень пить хочется.
— Я думаю, пока хорошо будет дачу нанять, как на это смотришь? Надо уже в ближайшие дни поехать…
Ефремов помолчал немного.
— Дачу? Правильно! Начнем с этого… Да, я хотел спросить: ты получаешь эти… ну, деньги, в общем, за девочку?
— Нет, я отказалась. Мне хватает своих.
— Вот правильно: ну его совсем…
В это время раздался звонок, потом второй.
— Это к тебе, кажется? — спросил Ефремов.
— Да, да, это наши гости, — сказала Екатерина Георгиевна и подошла к двери.
Ефремов закрыл свой чемодан и задвинул его в угол. В комнату вошли две женщины и мужчина.
— Знакомьтесь, товарищи, — сказала Екатерина Георгиевна и покраснела.
Одна из вошедших, высокая, краснолицая женщина, внимательно посмотрела Ефремову в глаза, потом осмотрела его всего и рассмеялась.
«Эта знает», — подумал Ефремов.
Другая — помоложе и покрасивей, — видно, ничего не знала, ничего не знал и губастый, большеголовый человек с черными, выпуклыми глазами.
— Знакомиться? Что ж, можно познакомиться! Я хирург, вот эта, знаменитая Люба, — уролог, а Розенталь Костя, — психиатр, — сказала высокая.
— Ты словно анкету заполнила. Сними шляпу, или ты нарочно: покрасоваться? — улыбнулась Екатерина Георгиевна.
— Дура! — сказала Клавдия Васильевна и смутилась.
— Вот я первый раз в жизни встречаюсь с врачами, — сказал Ефремов.
— Счастливый человек! — усмехнулся Розенталь.
— То есть я имел это счастье в госпитале и больнице, но так вот, в домашних условиях…
— Да, да, — сказал Розенталь, — это вредный пережиток феодальных цехов: врачи с врачами, маляры с малярами. Правда, ведь очень редко встречаются люди разных профессий, — скажем: архитекторы и ткачи.
Ефремов сразу заметил, что Розенталь все время смотрит на Екатерину Георгиевну, сел рядом с ней, говоря, обращался только к ней, и ему захотелось рассказать, что он здесь хозяин, муж, и его начало беспокоить, зачем эту очевидную вещь надо скрывать от девочки и гостей.
Его сердил темноглазый психиатр, и, когда тот заговорил о высоких материях, Ефремов, не слушая, о чем говорил Розенталь, подумал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148