А я молча смотрела на него, не в состоянии вымолвить ни слова. Но Ричард все понял по моим глазам, потому что его улыбка сразу пропала. Он протянул ко мне руки и тихо сказал:– Роза-Линда… ангел мой… как давно мы не виделись!Потом он прижал меня к сердцу, и наши губы соединились. Я плакала, но теперь уже от радости и от облегчения.– Я люблю тебя, я люблю тебя, – повторяла я снова и снова.Он опять целовал меня, пока из моей души совсем не исчезла боль и горечь этих последних недель.Я отвела его в гостиную и усадила на диван у камина.– Ты выглядишь лучше, чем я ожидала, мой дорогой, – отметила я.– А ты похудела, – сказал он, насупившись. – Это никуда не годится. Ты должна срочно поправиться.– Но ведь тебе же нравятся стройные женщины, – со смехом ответила я.Я села у его ног, на ковре. Обняла его за талию, а голову положила ему на колени. Я была так счастлива, что он снова со мной… мой Ричард, которого я чуть не потеряла. Я почувствовала, что он снова нежно гладит меня по волосам. Я снова слышала его голос.И снова моя маленькая квартира превратилась в чудесный райский уголок, а Розелинда Браун была самым счастливым человеком на земле!Радость встречи постепенно улеглась, я начала готовить чай и всячески ухаживать за Ричардом – ни с чем не сравнимое счастье. Потом, обнявшись, мы сидели перед камином и разговаривали.Что-то… сама не знаю, что… заставило меня упомянуть имя Марион.– Во время твоей болезни, Ричард, она проявила себя такой преданной женой.У него на губах появилась саркастическая улыбка.– Хм… да. Я и сам удивился. Я отвела глаза.– А может быть… может, она изменила свое отношение к тебе после того, как чуть было не потеряла тебя?– Деточка, дорогая моя… Если ты думаешь, что Марион стала интересоваться мною больше, чем раньше, то я сразу могу тебе ответить: нет. Марион ничто не изменит. Я всегда говорил тебе: она прелестное, но бессердечное создание. Конечно, по-своему она была очень озабочена тем, что, по словам врачей, я мог умереть, а кроме того, ей нравилось играть роль заботливой жены, сиделки и сестры – все считали ее совершенно очаровательной и прекрасной. Они говорили мне, что я должен быть безмерно счастлив, имея такую преданную супругу… но… – Он пожал плечами и засмеялся.Эта ироничная усмешка очень успокоила меня и убедила, что отношения между Ричардом и его женой нисколько не изменились. Может, нехорошо было радоваться этому, но я была счастлива.Все воскресенье мы провели у меня дома в полном безделье. Было чудесно. Я старалась, чтобы Ричард как следует отдохнул, и поэтому не позволяла ему выполнять мелкие домашние дела, которые раньше забавляли его, ведь по натуре Ричард был очень домашним человеком.Он хотел повести меня в какой-нибудь ресторан пообедать, но на это я тоже не согласилась. Я сама приготовила обед – из тех блюд, какие он больше всего любил.А потом мы слушали по радио воскресный концерт.Передавали нашу любимую Пасторальную симфонию Бетховена. А когда концерт кончился, Ричард заговорил о своей дочери. Берта тоже очень любила эту музыку, наверное, поэтому он и вспомнил о ней.– Знаешь, Роза-Линда, она такой удивительный ребенок. В ней есть что-то очень взрослое, она необычайно чуткая. За ту неделю, что я пробыл в Рейксли после операции, мы еще больше сблизились. Хотя она еще совсем ребенок, но все прекрасно понимает. И очень скоро ей станет ясно, что мы с ее матерью совершенно чужие люди. К несчастью для Берты, они с Марион тоже чужие. В последнее время я стал замечать, что она доверяет только мне и дорожит общением со мной.– Я понимаю, милый, наверное, ты тоже испытываешь радость, когда вы вместе.– Да, – кивнул он, – и большую ответственность. Пройдет совсем немного времени, и она навсегда покинет Бронсон-Касл. Надо будет решать, где ей учиться дальше. Тут-то и начнутся наши несчастья. Марион твердо намерена послать ее в Париж, в один из тамошних пансионов для девушек из богатых семей, но Берта хочет поехать в Дрезден или во Флоренцию, чтобы серьезно заняться музыкой, и я тоже этого хочу, потому что девочка прекрасно играет на фортепиано.– Бедняжка Берта, как ей не повезло… приходится сталкиваться со всеми этими домашними баталиями и распрями. А если у нее склонность к прекрасному, то ей будет еще тяжелее. Тонкие, артистичные натуры страдают больше других.– Вот именно, – сказал Ричард, – я не хочу, чтобы мой ребенок страдал. Я думаю, тут не обойдется без серьезного разговора, но я буду стоять на своем.– Если бы только я могла хоть чем-нибудь помочь. Он склонился и поцеловал мои волосы.– Моя дорогая, больше всего на свете я сожалею о том, что не могу познакомить тебя с Бертой. Ты бы ей очень понравилась.Я даже покраснела от удовольствия, так меня порадовали его слова.– И мне бы она тоже понравилась, потому что она – твоя дочь.– Ты бы и без этого полюбила ее, – сказал он, – потому что она замечательная.Так закончились эти страшные дни болезни Ричарда, к концу ноября он уже совсем переборол болезнь. Он стал таким, как прежде, разве что в его темных, густых волосах появились новые седые пряди и слегка осунулось лицо.Он по-прежнему много работал, и времени у него стало еще меньше. Но я не очень огорчалась по этому поводу. Теперь я уже привыкла к такой жизни, и самое главное – мой Ричард снова принадлежал мне.Когда подойдет к концу работа над этой книгой? Книгой, которая называется «История Розы-Линды»? Без Ричарда не было бы никакой истории, и до тех пор, пока в моей жизни есть он – основа и смысл ее, – я не перестану писать. До очередного Рождества осталось меньше двух недель. Сейчас, когда я пишу эти строки, на небе собираются темные облака, будет снег.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96