Потом, опираясь спиной о высоко взбитую подушку, заложив руки за голову и глядя в окно на затягивающие горизонт тяжелые темные тучи, она будто в шутку спросила:
– А может, лучше вообще никуда не ходить? Нам, кажется, и здесь не так уж плохо. Закажем завтрак в номер…
– И обед, и ужин…
Я вообще-то могу представить себе и такой способ проведения отпуска, но сейчас хотелось несколько большего разнообразия. За стенами как-никак Гонолулу, а не осенняя Вологда.
Вот и пришлось напомнить Алле о ее недавнем желании.
Наверное, лучше бы я этого не делал.
Пока мы сумели наконец выйти на улицу, погода окончательно испортилась. Западный ветер – отголосок пронесшегося над океаном тайфуна – пригнал густо пропитанные водой тучи, и по набережной нам гулять не пришлось. Первые крупные капли перешли в ровный, звенящий и шелестящий дождь.
От горячих плит тротуара поднимался пар, океан, только что густо-синий, приобрел тусклый оловянистый блеск.
Зато очень уютным оказалось кафе на крыше нашего отеля… А уж вид из него открывался абсолютно сказочный.
За завтраком она попыталась было осторожно завести разговор о наших планах, но я сразу понял, к чему она клонит, и достаточно твердо пресек эту тему.
В любом случае сегодня такой вопрос не стоит. Пятьсот миль штормового океана – надежная гарантия от неприятных встреч. Отдыхай и развлекайся, как подобает здесь и сейчас. Все прочее – не твоя забота. Мужчина знает, что говорит…
Не знаю, насколько убедительными показались ей мои слова, но она кивнула, улыбнулась и слегка погладила меня по щеке.
Выбор блюд шведского стола не оставлял желать лучшего, тем более что все было оплачено заранее, и мысли о печальном состоянии наших финансов не омрачали гастрономических утех. А выдержанный в иронической манере рассказ о моих похождениях среди звезд окончательно вернул нас в безмятежное прошлое.
Да и дальнейшее будто бы подтверждало мой утренний оптимизм. Я уже как-то отмечал, что теория вероятности имеет целый ряд канонических постулатов, в том числе и такой: при достижении определенной концентрации маловероятных событий процесс входит в режим автоколебаний, и исключения становятся правилом.
Жаль только, что неизвестен алгоритм, включающий этот механизм, да вдобавок история учит, что подобные флюктуации редко заканчиваются благополучно. Взять того же Поликрата с его пресловутым перстнем.
Часа через полтора дождь прекратился. Выглянуло солнце, и мы отправились на пляж. Накувыркавшись в волнах всемирно знаменитого прибоя, я оставил Аллу нежиться на коралловом песке и отлучился в ближайший бар освежиться пивом.
А там, в прохладной тени магнолий, увидел навалившуюся на стойку массивную фигуру, облаченную в пятнистый тропический масккостюм с наплечными нашивками «Пресса». Это был не кто иной, как Майкл Панин, человек, который в нынешней ситуации при грамотно проведенной «артподготовке» мог оказаться для нас полезнее, чем кто-либо другой. И о котором я совершенно не вспоминал – ни сейчас, ни все последнее время. Да и с чего бы вдруг?
Виделись мы последний раз года полтора тому назад, незадолго до моей последней экспедиции, но вообще дружили второй десяток лет, встречались обычно в разных нестандартных и острых ситуациях, с которых он по преимуществу кормился.
Вот и сейчас, судя по наряду, он либо направлялся в очередную горячую точку, либо только что из оной вернулся.
Панин меня тоже увидел, не то боковым, не то затылочным зрением, и приветственно, жестом римского патриция поднял руку, а затем указал на соседний табурет опущенным вниз большим пальцем.
– Что будем пить? – спросил он по-английски вместо того, чтобы произнести нечто более уместное при такой встрече, и тут же перешел на русский: – Третий день пошел, как не просыхаю, и ни одного знакомого… Тяжело без компании…
– Терпение вознаграждается. Пиво, – ответил я в принятой между нами манере.
Сделав первый глоток из приятно увесистой кружки, я уже точно знал, что мое утреннее чувство не было напрасным. И не зря я велел Алле не тревожиться о дне грядущем.
– Ты тут как, Миша, уик-энд проводишь или делаешь деньги?
– Я всегда делаю деньги. Что принципиально отличает меня от тебя.
– Так и должно быть. Моя славянская натура не приемлет вашего прагматизма. Я работаю, чтобы жить, ты – наоборот. Ничего не попишешь. Разве нет?
– Попишу. Материала у меня – вот сколько… – он чиркнул себя пальцем по второму подбородку.
Я рассмеялся. Он посмотрел на меня с подозрением, но причины не понял.
– Я тоже славянин, – возразил он с вызовом, – так что не в этом дело.
– Но – выродившийся. За полтораста лет твой генотип безнадежно деформирован. И язык твой русский… – я махнул рукой, давая понять, что не желаю признавать сленг, на котором он изъяснялся, за «великий и могучий…».
Подобной пикировкой мы забавлялись постоянно, правда, сейчас выходило натужно. Панин перебрал, я отвык.
Дело в том, что Майкл – чистокровный русский. Дворянин. Но американец, потомок той еще, первой эмиграции времен майской революции. Сохранивший и язык, и привязанность к родине предков, и некую национальную сентиментальность, которой я умею в нужные моменты злоупотреблять. А в остальном – типичный янки, весьма преуспевающий владелец информационного агентства, поставляющий материалы в полсотни газет и журналов большей части мира. Казалось бы – невозможное дело при абсолютном переизбытке и кажущейся общедоступности всех и всяческих новостей.
Решив для себя, что бесплатно я Панина из своих рук не выпущу, но предварительно нужно создать условия, я предложил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33