Не стала бы гарантировать, что Кларенс употребляет то же самое в таком контексте».«Вы думаете, что я — человек?»«Я знаю, что вы — человек. Мы друзья, не так ли? Я же не могу дружить с... ну, с „псевдокроликом“, ведь правда?»Он издал удивительный грохочущий звук, выражая крайнее изумление. И сказал:«Не могу себе этого представить. Тогда, если я — человек, мне полагается иметь права человека».«Так, — ответила я. — Совершенно точно, полагается».Возможно, все это — моя вина. Эсперанца расскажет тебе остальное: последние две недели призы сидят у нее по всему дому, они снова и снова смотрят фильм о Мартине Лютере Кинге, который она достала.Не знаю, чем это закончится, но до чертиков хочу, чтобы ты был здесь и все видел. С любовью, Мэри.
* * * Мэри смотрела, как местный ребенок щелкает орехи своим щелкунчиком-Халемтатом, и холодная дрожь пробегала у нее по спине. Это был уже одиннадцатый за неделю. Очевидно, не один Чорниэн мастерил этих щелкунчиков, кто-то еще затеял производство. Однако, чтобы в челюсти Халемтата вкладывал орехи ребенок — такое она видела впервые.— Здравствуй, — сказала она, наклоняясь. — Какая чудесная игрушка! Покажешь, как она действует?Непрерывно треща иглами, ребенок показал ей свою игрушку. Затем он (или она — спрашивать до переходного возраста невежливо) воскликнул:— Забавная штука! Мама смеется, смеется и смеется.— А как зовут твою маму?— Пилли, — сказал ребенок. Потом добавил: — С зелеными и белыми бусинами на иглах/Так, Пилли. Ее остригли за слова о том, что Халемтат вырубил имперский заповедник столь онаянно, что деревья никогда уже больше не вырастут.И тут она осознала: еще год назад ни один ребенок не проговорился бы, что его маму остригли. Даже мысль об этом была бы позорной и для родителей, и для детей. Мэри оглядела базар и увидела не меньше четырех остриженных празов, делающих покупки к ужину. Это были Чорниэн со своим ребенком и двое незнакомцев. Она попытаюсь узнать их по мордочкам, но не смогла и обратилась за помощью к Чорниэну.«Удивительно, — отметила про себя Мэри, — еще год назад было неприлично спрашивать о таких вещах».Едва Мэри успела поблагодарить ребенка, как три праза в окрашенных игольчатых воротниках — униформе гвардии Халемтата — с важностью подошли к ним.— Вот он, — сказал самый рослый.— Да, — подтвердил второй — Пойман во время акции. Рослый уселся по-собачьи и объявил.— Ты пойдешь с нами, негодник. Указ Халемтата. Мэри охватил ужас.Ребенок щелкнул последний орех, радостно затрещал иглами и спросил:— Меня остригут?— Вот именно, — ответил рослый.Он грубо отобрал и отбросил щелкунчика и повел ребенка прочь. Растерянная Мэри крикнула вслед:— Я скажу Пилли, что произошло и где тебя искать! Ребенок оглянулся, снова затрещал и ответил:— Спросите, будут у меня серебряные бусы, как у Хортапа?Она взяла брошенного щелкунчика — чтобы не подобрал другой ребенок — и со всех ног бросилась к булочной Пилли.Пилли, узнав о случившемся, закрыла ставни магазинчика и спросила Мэри:— Кажется, вы боитесь за моего ребенка?— Боюсь, — ответила Мэри.— Вы очень добры, но опасаться не стоит. Даже Халемтат не осмелится сделать ребенку хашей.— Я не знаю этого слова.— Хашей? — Пилли загнула хвост вперед и взялась за одну иглу — Чиппет — значит обрезать вот здесь. — Она положила палец примерно на середину иголки. — А хашей — вот здесь. — Палец соскользнул вниз, к месту в четверти дюйма от кожи. — Не беспокойтесь, Мэри. Даже Халемтат не пойдет на такое!Мэри все еще держала в руках щелкунчика-Халемтата и теперь внимательно его рассмотрела. Только общими очертаниями он походил на того, что она сделала для Тейтепа. Щелкунчик был вырезан абсолютно в местной манере и — она едва не выронила игрушку — в личной манере Тейтепа. Значит, он тоже их мастерит?Уж если она смогла распознать своеобразный стиль Тейтепа, то Халемтат — наверняка. И что тогда?Она осторожно засунула щелкунчика под ставень — пускай Пилли определит, что с ним делать, нельзя решать за нее — и быстрым шагом направилась к дому Тейтепа.По пути она миновала еще одного ребенка с щелкунчиком-Халемтатом. Остановилась, нашла отца ребенка и сообщила ему новость: гвардейцы увели малыша Пилли. Отец поблагодарил ее и ласково отобрал щелкунчика у сына.Этот, как поняла Мэри, был вырезан не в манере Тейтепа или Чорниэна. Его выточили какие-то незнакомые зубы.А праз, отправив ребенка в дом, уселся по-собачьи, на виду у всей улицы взял кружку с орехами, которые ребенок не успел дощелкать, и сам принялся их давить — один за другим, и с такой неспешностью, что Мэри только рот открыла.Она никогда не встречала наглых празов, но сейчас могла поспорить на любые деньги, что этот — наглец. Он ухитрялся щелкать каждый орех с оглушительным треском, словно из ружья стрелял. С этим звуком, все еще гремящим в ушах, Мэри заторопилась к Тейтепу.Она застала его дома, притом за изготовлением очередного щелкунчика. Тейтеп проглотил стружку, подал ей фигурку и спросил:— Что скажете, Мэри? Похоже?На этот раз это был не Халемтат, а его великий визирь, Кортен. Мэри его улыбка всегда казалась глуповатой. Она знала, что виной тому уродливый зуб, но человек принимал эту мимику за ухмылку. У фигурки была та же гримаса, только утрированная. Мэри не удержалась и захихикала.— Ага! — сказал Тейтеп и затрещал, что есть силы. — Вы сразу уловили шутку, причем без всяких объяснений! — Он грустно посмотрел на щелкунчика. — Великий визирь заслужил это.На этот раз опечалилась Мэри.— Боюсь, остригут вас за такие дела, — вздохнула женщина и рассказала об отпрыске Пилли.Он не ответил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11