Глазки у него были маленькие, едва заметные под пухлыми веками.
— Вам, можно сказать, повезло, — улыбнулся он, и я даже вздрогнула от неожиданности, такой жутковатой вышла у него улыбочка. Оригинальный тип. Я бы не удивилась, узнав, что в свободное от работы время он четвертует младенцев. Было в нем что-то одновременно холодное, точно лед, и порочно жестокое. А может, это лишь моя фантазия. Пребывая в состоянии близком к истерике, я готова наделить чертами монстра даже радушного толстощекого бармена.
Девочки появились через пятнадцать минут после объявления посадки, когда я уже почти открутила голову, высматривая их в толпе. Одарив всех лучезарными улыбками, они устроились на своих местах и блаженно замерли, как перед сеансом массажа.
Как и в трагическую новогоднюю ночь, когда погиб Федор, они были центром внимания. Все на них глазели. С восторгом и немного испуганно. В их красоте не было и намека на эротизм, на чувственность. Это была красота древних статуй, бесстрастных картин эпохи Средневековья. Немного неправильная и такая пронзительная, что сердце щемило. Уже потом, спустя несколько дней нашего безумного путешествия, мне пришел в голову образ… Я подумала, что если бы рисовала ангела смерти, то взяла бы в натурщицы Марию. Или Анну. К счастью, я никогда не умела рисовать.
Путь от Москвы до Дели занял около десяти часов. Все это время я проспала, предусмотрительно приняв прихваченную с собой таблетку тазепама. Очнулась от несильного толчка, когда наш аэробус коснулся посадочной полосы. Нам еще предстоял короткий перелет до Калькутты, но большая часть пути была позади. Покрутившись в делийском аэропорту, я уже не питала иллюзий относительно индийской части путешествия.
Индийцы мне активно не понравились. Точнее нет, это я себе не нравилась, когда смотрела на индийцев. И затаила обиду. Выглядели они так, как будто цивилизации не существуют. Ни респектабельные одежды, ни хай-тек интерьеров не могли ввести в заблуждение. Выражение лиц, общее настроение толпы были столь же трудно понятны для европейца, как и их дикий, ни на что не похожий английский. Обходительный, вежливый, благожелательный к чужестранцам, но совершенно чужой мир. Чужой и чуждый. Мне все время казалось, что под плотной завесой доброжелательности таится опасность. Какая именно, я поняла с опозданием, когда Индия осталась далеко позади.
— Духота какая, — недовольно бурчал Фима. — Вы, Анастасия, клювом-то не щелкайте, не ровен час, уведут ваш саквояжик, держите крепче.
Подпихивая меня в спину и не спуская глаз с девочек, он вытолкал нас на стоянку такси, и через минуту мы погрузились в кондиционированную прохладу лимузина. Впрочем, даже здесь пахло как-то странно. Не кожей, не пихтовой отдушкой, любимой всеми таксистами мира, а пылью и кардамоном.
Анна и Мария беспрестанно морщили свои хорошенькие носики и немного оттаяли лишь тогда, когда мы, миновав шоссе Нетаджи Субхаша, зарулили в относительно тихий проулочек, где располагались арендованные для нас апартаменты. Это была просторная светлая квартира с огромным холлом, с балконом в виде террасы, заставленная светлой мебелью и украшенная диковинными цветами.
Сестры расположились в дальней спальне, мой чемодан Фима отнес в небольшой уютный кабинет, выходящий окнами в заросший зеленью дворик. Сам же оккупировал комнатку рядом с входной дверью.
Остаток дня мы практически не встречались. Вечером принесли заказанный в ресторане ужин, но сестры так и не выбрались из своего убежища, а мы с Фимой едва ли одолели и десятую часть угощения. От индийской кухни с непривычки тошнило.
Как странно, еще сутки назад я смахивала с воротника столичный снежок, а сегодня за моим окном влажный индийский вечер…
— Настя, скажите, у вас есть мужчина? — Это была первая фраза, адресованная сестрами лично мне. До сего момента они меня искренне не замечали.
— Есть, — коротко проинформировала я то ли Анну, то ли Марию, я пока еще не могла отличать близняшек друг от друга.
— Ах, ну конечно, конечно! — Они говорили сразу обе. — Настя, а вы его сильно любите?
— Сильно. — Я не понимала, к чему они клонят. Мне милостиво было разрешено курить на кухне, и я с наслаждением затягивалась легкой сигаретой, запивая ее крепким кофе. Отвлекаться на бесцеремонные вопросы не больно-то и хотелось.
— А вы могли бы ради него совершить поступок? — не унимались девицы. Разговор был непонятным. Ничто не давало к нему поводов.
— Какой поступок?
— Ах… ну, какой поступок? Например, — зловеще понизила голос одна из сестер, — например, убить.
— Зачем?
— Затем, чтобы доказать свою любовь. — То ли они были все-таки дуры, то ли отчаянно притворялись. Выходило, впрочем, убедительно.
— Есть и другие способы доказать, — философски заметила я.
— Ах, конечно, конечно! — залепетали они и, перебивая друг друга, стали вдруг рассказывать мне содержание какого-то дамского романа, который, как оказалось, прочитали в самолете.
Главная героиня, защищая любимого мужчину от врагов, решается на тяжкое преступление и потом сдается полиции. Из тюрьмы она выходит спустя десять лет, седая и просветленная. В общем, круче, чем в индийском кино. Анна и Мария с таким восторгом изливали на меня содержимое дешевого романчика, что я усомнилась в их психическом здоровье. Ладно, дуры, но больные дуры?
Впрочем, девочки быстро потеряли интерес и к данной теме, и ко мне. Казалось, они существуют в своем изолированном мире. И только время от времени высовывают из-за толстой стены отчуждения незамутненные знанием жизни мордашки и, приходя в неописуемый восторг, тут же улезают обратно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76