Это был Джесси Таггарт.
Он двигался прямо на меня из густого тумана. Он приближался, но лицо его все еще оставалось неясным, и первое, что мне удалосьрассмотреть в тот момент, – это его одежда. Он был одет не в морскую форму, в которой я его всегда представляла, но это был также и не современный костюм его фасон был мне незнаком. Впрочем, подобные наряды я видела, кажется, на фотографиях в альбоме моей матери, – так одевались до Великой депрессии.
Его походка была такой же гордой, как в те мгновения, когда он, возвратившись после долгого отсутствия, торжественно шествовал по дому, весь увешанный свертками. Он все приближался; я узнала до боли знакомые ярко-рыжие волосы, и сердце мое забилось радостнее. Мне не удавалось рассмотреть как следует его лицо, но в остальном он совершенно не изменился; изменилась я сама больше уже не ребенок, а тридцатитрехлетняя замужняя женщина.
Странная мысль обожгла меня. Если мой отец стоит передо мной, не изменившись с тех пор, как я последний раз видела его, то где я нахожусь? Где может произойти такое?
Я хотела было позвать его, но остановилась. Если я не сплю и не сошла с ума, могло быть только одно объяснение происходящему. Я читала когда-то, что каждая любящая душа переживает однажды такое мгновение: предмет ее любви является к ней с того света, чтобы поприветствовать ее.
И это бывает незадолго до смерти.
Отец протягивал мне руки, и я поняла этот жест: он хотел разрешить недоразумения прошлого – такое же желание испытывала и я сама. О, как я хотела прикоснуться к нему, заполнить пустоту, оставшуюся в душе после его исчезновения! Но не могла. Не меньше этого я хотела, чтобы отец взял меня за руку и повел за собой. Но в этом случае я умру, а я не готова к смерти. Я любила своего мужа и хотела жить с ним и для него. Как бы я ни стремилась узнать правду об отце, из-за этого не стоило терять Дэвида.
Сопротивляясь желанию последовать за отцом в неизвестность, я сосредоточила все свои мысли на Дэвиде. Он – моя семья. Он – моя жизнь. Я не могу жертвовать этим. Ради чего бы то ни было.
Отец был уже так близко, что я слышала его голос, четко различая каждое слово, будто он громко шептал мне на ухо.
– Это даже к лучшему, девочка. Все теперь будет хорошо. Тебе не понадобится даже совать нос в банки со снадобьями. Ты уже прихватила немного этого порошка на кончик своего носа...
Открыв глаза, я увидела склонившегося надо мной незнакомого человека, его подвижное обветренное лицо как бы парило над моим, широкий галстук подобно опахалу раскачивался надо мной взад и вперед. Он, пожалуй, в большей степени напоминал музейный реликт, чем гида, но, глядя на него снизу вверх, сквозь пелену, все еще застилавшую мне глаза, я смогла разобрать, что, исключая потертый галстук, который следовало отнести к давно ушедшей моде, его одежда вполне современна. Но я была удивлена, почему его рубашка так плохо отглажена – вся в складках. Я поняла, что пожилой мужчина передо мной – либо вдовец, либо старый холостяк, и мысленно посочувствовала ему.
– Возьмите мой носовой платок, – сказал он.
– Спасибо, не надо. У меня есть. – Я вытащила из кармана свой шелковый носовой платок и осторожно вытерла остатки порошка со своего носа.
– Вот в чем дело. – Он ободряюще улыбнулся.
Окончательно придя в себя после ужасного приступа, я огляделась и отметила, что аптечное помещение приобрело свой прежний вид.
– Я, должно быть, потеряла... сознание. – Я высказала мысль, которая первой пришла мне в голову: она звучала наиболее правдоподобно. Во всяком случае, происшедшее заставило меня слегка усомниться в здравости собственного рассудка.
– Вы можете встать?
Я кивнула, и пожилой незнакомец помог мне подняться на ноги. Пока он вытаскивал мою соломенную шляпу из-под витрины, я заметила на прилавке след порошка. Мне стало стыдно при виде учиненного мной беспорядка, и я торопливо протерла прилавок своим носовым платком.
Он поднял бутылку ту, которую я уронила.
– Горлышко откололось.
– Очень жаль, – смущенно сказала я. – Могу я заплатить за это?
Он покачал головой и бросил осколки в мусорную корзину.
— Никто не заметит. Я только сегодня утром нашел эту склянку в чулане.
– Что там было? – спросила я, отправляя носовой платок обратно в карман. «Быть может, я отравилась?» Я ухватилась за эту мысль, как утопающий за соломинку, все еще подыскивая объяснение случившемуся: отравление все-таки более приличная вещь, чем сумасшествие.
– Наверное, какое-то гомеопатическое снадобье. – Он пожал плечами и усмехнулся. – А если нет, это может быть все что угодно – от толченых миндалин овцы до змеиного яда. Вряд ли это предмет гордости AMА (АМА – Американская медицинская ассоциация.), – добавил он. – Впрочем, наркотики и колдовство – это не все средства, что были в арсенале врачей в стародавние времена.
Я поежилась. Неудивительно, что я не распознала этот аромат. Внезапно я почувствовала, как мои ноги снова становятся ватными, голова закружилась... Старик успел подхватить меня; его хватка оказалась на удивление сильной.
– Никто вас здесь не видит, присядьте на минуту и отдохните, – сказал он, помогая мне передвигаться по комнате. – Все из-за этой проклятой жары.
Он подвел меня к потешному фонтанчику с питьевой водой такие встретишь только в старинных парках и скверах. Над фонтанчиком красовалась надпись: «Кока-кола дарует бодрость». Кажется, в своем недавнем бреду я видела на этом месте лицензию на продажу листьев коки ; там была еще надпись о том, что именно листья дают эту самую бодрость. Наваждение упорно не оставляло меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96