" Нет, — говорит, — никто не звонил".
Открываю ящик письменного стола, отыскиваю в нем Ксюшину булавку, беру ее осторожно за острый кончик, кладу на ладонь, легонько подкидываю ее и радуюсь, как ребенок, вспышкам бриллианта, напоминающим мне о новогодней елке. Через четыре месяца я буду встречать с Ксенией новый 1909 год. Впрочем, много всяких событий может произойти за четыре месяца, непредвиденных роковых событий… Вообще, я, кажется, начинаю забываться и к подаркам судьбы отношусь как к чему-то должному, как к чему-то такому, чего я вполне достоин. Но достоин ли я?
Звонит Хорошо знакомый литератор.
— Прочитал твою книжку. Неплохо. Зря ты прибеднялся. Очень неплохо.
— А разве… — начинаю я.
— Да, да, уже вышла! — перебивает меня Хорошо знакомый. — Уже три дня продается! Беги, покупай. Да побольше бери. Расхватают, после нигде не найдешь. Особенно понравился "Шорох песка". Шедевр! Читал я его в машинописном виде и слышал, как ты сам его читаешь, неоднократно. Но отпечатанный типографским способом он бьет наповал. Слава первопечатнику Ивану Федорову! Что бы мы, сочинители, делали, кабы не он? Ну и Гутенбергу, конечно, тоже низкий поклон. Словом, поздравляю!
В первом же книжном магазине я вижу на витрине свою книжицу. С минуту смотрю на обложку затаив дыхание. После выпускаю воздух из легких и обращаюсь к продавщице:
— У вас найдется сто экземпляров этого сборника стихов?
Внимательный, долгий взгляд продавщицы, подозрительное долгое ее молчание.
— А зачем вам столько?
— Видите ли, я обожаю стихи этого поэта и несколько лет с нетерпением, с огромным нетерпением, с прямо-таки жутким нетерпением ждал его третью книгу. И у меня есть много друзей, которые тоже любят стихи этого поэта, а у них есть знакомые, которые тоже…
— Вот и прекрасно! — ехидно улыбается продавщица. — Пусть ваши многочисленные друзья, а также знакомые ваших друзей, а также знакомые знакомых ваших друзей, если таковые имеются, приходят в наш магазин и сами покупают эту книжку. У нас не оптовая торговля книгами, а розничная. Бог вас знает, может быть, вы спекулянт? Скупаете дефицитные издания и после торгуете ими на черном рынке!
— Вам кажется, что я похож на спекулянта?
— Сразу не разберешь. Может, и похожи.
— Но неужели эти стихи — дефицитная литература?
— А кто знает, вдруг дефицитная?
— Вы перестраховщица! Полистайте сборник — разве такое может нравиться всем?
Продавщица послушно листает.
— Да, действительно, чушь какая-то! Даже рифмы нет. Так и я напишу. И зачем только издают всякую ерунду, бумагу изводят? Но все равно, сто экземпляров я вам не продам. Не имею права.
— Тогда позовите, пожалуйста, директора.
Появляется директор — хорошо одетый, хорошо причесанный и гладко выбритый человек с немножко испуганными глазами. Я спрашиваю его, есть ли какие-нибудь законодательные акты, ограничивающие продажу печатной продукции в государственных магазинах.
— Законодательных актов нет, — отвечает директор, — но указания имеются.
— Ну, а если книгу покупает сам автор?
— Тогда другое дело.
— Я и есть автор этой книжки стихов.
— А как вы это докажете?
— Там есть моя фотография, посмотрите.
Директор открывает первую страницу и рассматривает мой портрет.
— На фотографии вы в шляпе и вас трудно узнать. Предъявите паспорт!
Предъявляю.
— Ладно, — сдается наконец директор, — я продам вам пятьдесят экземпляров. Больше у нас попросту нет.
Продавщица, брезгливо кривя ярко накрашенные губы, долго заворачивает в бумагу мои пятьдесят экземпляров. Потом она так же долго перевязывает пакет бечевкой.
— Зачем вы такое пишете? — спрашивает она, поглядев на меня с презрением.
— Сам не знаю! — отвечаю я вполне чистосердечно.
Выходя из магазина, я оглядываюсь. Продавщица не спускает с меня уничтожающего взгляда прищуренных глаз.
Звонит Знобишин.
— Поздравляю тебя, дружище! Книга на пять с плюсом, на большой палец! Опять ты утер нос всем этим рифмоплетам! Ты уж меня извини, я давеча был не в духе — картину мою забраковали, не приняли на осеннюю выставку. Плохой у нас с тобой получился разговор. Больше всего понравилось "Счастье младенца". Ты, брат, гигант!
Звонит Настя.
— Надеюсь, ты простишь меня за назойливость, но я купила твой сборник. Ты негодяй, но ты гений. Я тебе тыщу раз говорила и еще раз говорю — ты гений!
"Хорошая все же Настя, — думаю. — Я ее бросил, а она все равно звонит и все равно твердит, что я гений. Верная все же Настасья".
— С тебя причитается, — продолжает Настя. — Пригласил бы меня куда-нибудь посидеть по старой дружбе.
"А почему бы и нет? — думаю. — Ксения где-то на Волге объедается осетриной, утопает в цветах и строит глазки каким-то там предводителям дворянства. Отчего же я не могу провести вечер с женщиной, которая меня любит, которая мне предана и которая ни с кем не кокетничает?"
— Хорошо, Настасья. Я приглашаю тебя в ресторан. Выбирай любой.
Посылаю свою книжку в Воронеж с такой дарственной надписью:

"Евграфу Петровичу Обрезкову,
моему обаятельному сотрапезнику
и отважному секунданту
с пожеланием творческих удач
и с надеждой на понимание".

К книжке прилагаю записку.

"Милый Евграф Петрович!
Никогда не забуду оказанную Вами услугу. Я оценил Вашу смелость и Ваше благородство. Если окажетесь в моем городе, непременно позвоните. Вот Вам телефон — … Буду счастлив узнать Ваше мнение о стихах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114