Над дверями булочных висели огромные крендели. На вывесках обувных магазинов красовались гигантские сапоги. На витринах парикмахерских торчали головы прекрасных мужчин с лихо загнутыми, тонкими, тараканьими усами. Ветер стих, и стало теплее. Я заметил, что мы идем по безлюдной улице, приближаясь к С…кому кладбищу. Когда мы миновали кладбищенские ворота, я остановился, изумленный: на кладбище было поразительно много могил. Кресты стояли плотным строем, растопырив руки своих перекладин. Там и сям виднелись свежевыкрашенные и похожие на дачные веранды металлические навесы над склепами. На многих крестах висели венки из искусственных цветов в жестяных, напоминающих тазы футлярах.
Наступил ранний ноябрьский вечер. Вороны, хрипло каркая, кружились над совсем уже голыми деревьями. Читая надписи на памятниках, мы подошли к церкви. У паперти стояли нищие. Мы остановились. Ксюша вынула из муфты обшитый бисером кошелек и стала раздавать милостыню. Нищие старательно и витиевато благодарили.
— Храни тебя Бог, милосердная барыня! Ниспошли Он здоровье и тебе, и супругу твоему, и деткам твоим, и всем твоим сродникам!
— Счастья тебе, блаженства земного и богатства великого, голубица светлая, добрая, праведная! Да минуют тебя все соблазны, недуги и горести! Да помолятся о тебе святые мученики у престола Господня! Да не оставит тебя милостию своею непорочная дева Мария, заступница наша!
Среди нищих выделялся еще не старый, худой человек с довольно тонкими, не лишенными благородства чертами лица и длинными космами темных, уже седеющих волос, падавшими на плечи. Получив свой двугфивенный, он поблагодарил кратко и с достоинством:
— Спасибо, царица!
Ксения удивилась.
— Отчего же «царица»? Уж не принимаете ли вы меня за государыню? Но мы с нею непохожи. И разве станет она бродить по кладбищу, да еще в такую погоду?
— Вы не государыня, но вы царица, властительница над сердцами! Я знаю, кто вы. Я слушал вас на концертах, пока еще был… человеком. Ваш двугривенный буду носить на груди, как амулет!
Мы вошли в церковь.
— Вот видишь, — сказал я, — даже нищие…
— О, да! — отозвалась Ксюша. — Известность у нищих — это, натурально, не фунт изюму!
В церкви было сумеречно, тихо и пусто. Церковный служка с помощью длинной палки зажигал свечи на люстрах. В правом приделе было светлее. Мы прошли под аркой и заглянули туда.
Посреди небольшого зала со сводчатым потолком стояли два открытых гроба. На лбах мертвецов белели бумажные венчики. В изголовьях горели свечи.
Подошли поближе. В одном гробу лежала древняя старуха с провалившимся ртом и множеством морщин на желтом пергаментном лице. В другом лежал юноша, почти еще мальчик, с лицом нежным, румяным и совсем еще не тронутым смертью. "Жить бы ему да жить!" — подумал я и услышал, как Ксения тихо вскрикнула.
— Что с тобой, Ксюша?
— Это он, тот гимназист из Астрахани! Это он, он! Я его никогда теперь не забуду!
— Да ты с ума сошла, Ксюша! Опомнись! Да успокойся же! Ну как он мог здесь оказаться, ты только подумай? Ведь его давно похоронили! И, скорее всего, именно в Астрахани!
— Нет, нет, милый! Это точно он! Мне страшно, милый! Мне страшно!
Мы вышли на свежий воздух и, обогнув церковь, очутились на той самой дорожке. Кресты стояли здесь так же густо, как и везде. Между ними возвышались монументальные надгробия из мрамора и гранита. Часовни не было видно.
Мне стало жутковато, и я предложил Ксюше покинуть кладбище. Она не согласилась, заявив, что ей непременно хочется дойти до конца этой дорожки, что там, как ей кажется, должна быть речка и, стало быть, там красиво.
Дошли до того места, где еще не стояла часовня. Меня трясло.
— Ты озяб, милый? Экий ты у меня мерзляк! Погляди, место и вправду чудесное! Хорошо здесь, наверное, лежать! Когда я умру, похорони меня на этом самом месте. Слышишь? Я хочу лежать здесь и больше нигде! Как видишь, здесь еще не занято.
Меня всего колотило.
— Господи, да ты у меня вовсе окоченел! — вскричала Ксюша. — Пошли обратно в церковь, погреемся!
В церкви уже собрался народ. Начиналась вечерня. У алтаря полыхали костры свечей. Пахло горячим расплавленным воском. Ксения хотела опуститься на колени, но застыла в нерешительности, увидев на полу грязные сырые пятна. Я поспешно стянул со своей шеи шарф и бросил его на пол. Ксения улыбнулась благодарно.
Она молилась сначала сдержанно, строго, но постепенно разволновалась, расчувствовалась. Часто и мелко крестясь, она сгибалась в низких поклонах, почти касаясь лбом затоптанного, нечистого пола. На бледных щеках ее горели пунцовые пятна. Хор пел очень стройно и вдохновенно. Отражаясь от стен и колонн, звуки взлетали вверх, к куполу, и сквозь окна рвались наружу. Меня по-прежнему трясло. "Что же это делается? — думал я. — Что же это происходит со мною?"
Служба подошла к концу. Ксюша поднялась с колен, еще раз с чувством перекрестилась, и мы направились к выходу. Тут я увидел человека, стоявшего за колонной. Человек нас не замечал. Человек этот, размашисто, по-мужски, крестясь, смотрел на закрытые царские врата и на священника в золотой парчовой ризе, повернувшегося спиной к молящимся. Светлые, прямые, длинные волосы его ложились на воротник пальто. Человек этот несомненно был трактирщиком, а фамилия его была Ковыряхин.
"Удивительная встреча! — подумалось мне. — Удивительно, что он оказался в этой довольно невзрачной кладбищенской церкви и именно в этот обычный, непраздничный вечер. Удивительно, что он нас с Ксенией не приметил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114