Он дал капитану пять минут на размышления. Когда срок истек, капитан Амундсен выпрямился и отчеканил:
— Сатана в пустыне также соблазнял Иисуса. Он сулил Спасителю все царства мира в обмен на бессмертную душу. Я плюю на вас, как Господь Бог плюнул на сатану. — Он прочистил горло, и сгусток слюны упал на палубу.
— Мустафа, — позвал Пейдж, вздохнув. Мустафа вскинул винтовку и прицелился в капитана. Амундсен поднял руку:
— Подождите, я человек моря и, подобно вам, в определенных случаях консерватор. Я прошу доску.
Пейдж пожал плечами:
— Как вам угодно.
Капитан застегнул на все пуговицы рваный, заляпанный грязью парадный китель и сделал четкий поворот. Достигнув правого борта, он замер и устремил взор в морскую даль. Мустафа винтовкой ткнул капитана между лопаток.
— В этом нет необходимости, — спокойно произнес капитан.
Он поднялся на планшир и пошел по бирюзовой доске. На полпути он приостановился. Море бросало яркие блики на его китель; было два часа пополудни. Горизонт голубел как мечта.
— Мистер Уилсон, — позвал капитан. Уилсон поднял на него глаза.
— Мой отец живет в Эсбьерге. Ему сейчас девяносто шесть лет. Это епископ Ингмар Амундсен. Если вы выживете в этом страшном сне, передайте ему, что я умер христианином. И еще скажите, я сожалею о том, что сбежал.
Потом капитан сделал шаг и пропал. Он просто исчез, растворился в ярком солнечном свете. Уилсон даже не услышал всплеска воды. Мустафа быстро подошел к ограждению и несколько раз выстрелил, после чего наступила тишина. Уилсон склонил голову и произнес молитву неизвестному богу, который позволяет людям совершать подобные зверства, молитву о душе храброго человека, который только что покинул сей мир.
Теперь пришла очередь Уилсона. Солнце нещадно светило ему прямо в глаза. Во рту ощущался вкус пепла. Пораненные запястья под пластиковыми наручниками кровоточили. Нос горел: косметическое средство против загара, наложенное несколько дней назад, стерлось. Во время этого кошмара Уилсон ни разу не взглянул на Крикет. Но сейчас он не смог удержаться и оторвал взгляд от гробовых теней на палубе. Крикет смотрела на него во все глаза, хотя лицо оставалось бесстрастным, а зеленые глаза скрывались под солнцезащитными очками.
Удивленный Шлюбер застрекотал клавишами компьютера:
— Об этом парне нет ни одной записи. Он, должно быть, записался после Санта-Барбары.
— Это так, дочка? — спросил Пейдж.
— Да, — ответила Крикет без всякого выражения.
— Как вас зовут, мистер? — обратился пират к Уилсону.
Уилсон медленно поднялся, опершись кулаками скованных рук о палубу, при этом у него хрустнули колени.
— Я Уилсон Лэндер. Улица Оверлук, дом семьдесят семь, квартира на верхнем этаже. Район Рубикон, — сообщил он постепенно затухающим голосом.
— Тогда в чем дело? — удивился Пейдж.
— В списках моряков торгового флота его имя не значится, — сказал Шлюбер. — Я сейчас проверяю Американскую ассоциацию яхтсменов…
Компьютер пискнул отрицательный ответ.
— Да, ничего. Получается, он служит неофициально.
Пейдж нахмурился и погрузился в размышления. Вынырнув из оных, он поинтересовался у Уилсона:
— Кто вы такой? Интерпол? ЦРУ?
— Я человек. Такой же, как вы, — ответил Уилсон и поразился тому, насколько окреп его голос. — Я родился, как вы, и умру, как вы. Мир — очень странное место. Это все, что я хотел сказать.
Он взглянул на Крикет. Отливающие медью волосы развевал океанский бриз. Уилсону внезапно вспомнился пансионат на Азорах. Даже в этом ужасном окружении, при всей своей подлой, уродливой душе, Крикет была прекрасна.
— Какая-нибудь профессия у вас есть, попутчик? — задал наводящий вопрос Шлюбер. — Что-нибудь такое, что могло бы пригодиться Братству?
— У меня степень по сравнительной литературе. Кроме того, я не закончил стажировку по древней антропологии в Ашлендском колледже, Бьюфорт. И выдержал почти все экзамены на степень магистра археологии Американского континента там же. Я могу отличить хорошую книгу от плохой. Говорят, я умею ладить с детьми. И я способен датировать черепок эпохи до испанских завоеваний в пределах пары сотен лет.
— Достаточно, — прервал Пейдж. — Мы узнали все, что хотели.
Краешком глаза Уилсон видел тусклый винтовочный ствол и ритуальные шрамы на потном черном теле Мустафы. Он повернул голову в сторону моря и попытался вызвать чувство собственного достоинства. Но от страха горизонт показался ему красным, и он почувствовал, что сейчас грохнется в обморок.
— Уилсон!
Это был голос Крикет, вслед за ним раздался стук упавшего стула.
Уилсон взглянул перед собой. Крикет стояла у стола, позади нее лежал вверх ножками стул. Крикет склонилась над отцом, как богиня — над горгульей. Пейдж поскреб темечко:
— Что, дочка?
— Он мой, — сказала Крикет. — Я заявляю о своем праве на него.
Пейдж бросил на Уилсона злобный взгляд и грубо схватил Крикет за руку.
— Не пытайся разжалобить меня, девочка! — зашипел он. — Чувства опасны для людей нашего типа. И вообще, ты нарушаешь устав! Членство в Братстве не предоставляется по причине личных симпатий. У нас нет иного выбора, кроме как бросить этого человека акулам.
Крикет резко высвободила руку:
— Нет! На нем мое клеймо. Вспомни параграф двадцать первый, раздел седьмой.
Она быстрыми шагами подошла к Уилсону и разорвала на нем рубашку.
— Вот! — Она указала на его плечо, где розовела буква «С».
— Шлюбер? — процедил пират сквозь зубы.
Немец принялся щелкать компьютерными клавишами:
— Я меняю базу данных, сэр. Подождите. Ага, нашел. Раздел о добыче, пункт шесть. «Любая добыча на борту захваченного судна, или отложенная на борту судна, или отмеченная членом Братства особым знаком и подписью до захвата судна…»
— Ну и что?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92