Может быть, не зная человеческого языка, они пытались вступить с тобою в контакт и для этого повторяли знаки, которые чертил ты?
- А она тоже так думает?
- Кто?
- Кама Дарецкая.
Балич почувствовал, как в нем закипает злость: когда же, наконец, этот человек научится мыслить самостоятельно?
- Не знаю, что думает Кама, - ответил он, пожимая плечами. - Если хочешь, спроси у нее сам.
- Я спрошу, господин... как только она вернется.
- А если она подтвердит мои предположения, то ты готов будешь поверить, что так оно и было?
- Да. Готов.
- Ты так высоко ценишь ее мудрость?
- Не только мудрость, господин. Она святая!
Ром невольно прыснул. Правда, тут же взял себя в руки, но было уже поздно.
- Смеешься, господин? - прошептал Мюнх с обидой в голосе. - Почему ты смеешься?
- Нет, ничего. Ничего. - Балич пытался замять инцидент.
- Скажи, почему? - все настойчивее напирал монах. В его глазах появились злые искорки.
- Так... случайно.
- Не понимаю. Скажи, почему?
Ром понимал, что чем дальше он будет оттягивать ответ, тем труднее ему придется. Собственно, у него не было нужды лгать. Ведь Кама сама просила, чтобы он помог ей противодействовать зарождавшейся у этого человека страсти.
- Ты спрашиваешь, почему я смеялся? - начал Балич риторическим вопросом, чтобы выиграть время.
- Да. Почему?
- Совершенно непреднамеренно. Случайно. Поверь, я не хотел тебя обидеть. Когда ты сказал, что Кама святая... я сразу же подумал: как бы она реагировала на такое заявление.
- Но почему ты смеялся?
Уклониться от прямого ответа было невозможно.
- Я не представляю себе Каму в роли святой, - сказал Балич, одновременно понимая, что, давая такой ответ, он как бы прыгает в темноту.
- Почему? - голос Мюнха прозвучал холодно, враждебно.
- Святая - это особа серьезная, достойная, полная благородства, сторонящаяся земных радостей.
- А Кама? Она такая!
- Не совсем. Ты знаешь ее только по Институту. В личной жизни это веселая, не гнушающаяся развлечений девушка.
- Я знаю. Когда мы однажды шли... по лесу... она бегала за бабочкой. Как ребенок. Или здесь... Она хотела научить меня танцевать. Но это забавы юности... Святой Франциск тоже любил резвиться. Важно, чтобы... забавы не были... превыше... бога и спасения души. Смех и веселье... если они в меру, не всегда знак греха. Порой они могут служить во славу господа нашего.
- Возможно. Но Кама ничем не отличается от миллионов других девушек.
- Неправда! - гневно воскликнул Модест. - Ты лжешь! Либо... очи твои... ослеплены!
Это уж было чересчур. Балич почувствовал непреодолимое желание одним ударом опровергнуть миф, родившийся в сознании Мюнха.
- Ты бывал с Камой в парке на Острове?
- Нет.
- Хочешь, пойдем к ней. Сейчас же. И ты сам убедишься, что она такая же, как многие другие. Ну, хочешь?
- Хочу.
7
Мало какой город Европы мог похвастаться такими коммуникациями, какими располагал Радов, построенный почти целиком за последнее десятилетие. Надземные улицы и эстакады, соединяющие высотные здания, выполняли только вспомогательные функции, служа местом прогулок и увеселений. Основное же городское движение проходило под землей, где движущиеся дороги выполняли роль метро.
Мюнх неоднократно посещал город с Камой. Он уже не только освоился с многоцветными потоками прохожих, мчащимися по пешеходным дорожкам сквозь ярко освещенные тоннели, полные выставочных витрин и реклам, но и приобрел определенный опыт в использовании коммуникационных устройств. Ловко перескакивая с дорожки на дорожку, Балич вел монаха сквозь подземный лабиринт самым кратчайшим путем, так что уже спустя несколько минут они были у цели.
Широкий эскалатор вынес их на поверхность, и они оказались в небольшом сквере, окруженном сосновым бором. Из укрытых среди деревьев домиков то и дело высыпали группки людей: взрослые, молодежь и дети, порой целые семейства. Смеясь и что-то крича, они устремлялись в глубь лесного парка, исчезали в тенистых аллеях, разбегающихся во всех направлениях.
Ром повел Модеста по узкой, менее людной аллейке. Перед ними шла пара: юноша полуобнимал девушку и, видимо, рассказывал ей что-то забавное, потому что она то и дело заливалась громким смехом.
Дорога то круто шла вверх, то полого опускалась. Лес поредел. Под ногами зашуршал песок.
Еще поворот, и аллейка кончилась у невысокого здания, вытянувшегося среди зелени наподобие ленты.
Паренек с девушкой скрылись за широкой двустворчатой дверью.
- Будешь купаться? - спросил молчавший все время Балич.
- Купаться? - Мюнх вопросительно взглянул на своего проводника.
- Искупаться в такой жаркий день - одно удовольствие. Это один из самых старых бассейнов в парке. А здесь - душевые, - показал Балич на продолговатое здание. - А ты вообще-то умеешь плавать?
- Не умею.
- Ну, тогда пошли дальше.
Балич толкнул дверь, пропуская монаха. С узкой террасы, защищенной козырьком, открывался вид на небольшую круглую площадку. Золотистый песок широкой полосой обрамлял эллиптический бассейн, над которым, словно вытянутая рука, вздымалась башня трамплина.
Мюнх медленно подошел к самому краю террасы и остановился, увидев людей. Их почти совершенно нагие, обожженные солнцем тела и странные позы, в которых они лежали на песке, вызывали в мозгу монаха воспоминания о виденных когда-то картинах, на которых были изображены грешники, обреченные последним судом на вечные муки. Впрочем, гул оживленных разговоров, радостные возгласы и доносившийся отовсюду смех никак не вязались с картинами ада. Женщины и мужчины, девушки и юноши, совершенно не стыдясь друг друга и нисколько не смущаясь, лежали рядом, гуляли, гонялись друг за другом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32