— небрежно спросил он, как бы не придавая этому значения.
— Сказал, что ты придешь, сеньор Теснуае.
— Он знает мое имя?
— Нет. Он его не знает, но сказал, что скоро придут extranjeros и принесут мне подарки.
Точность этого «пророчества» сильно взволновала этнографа.
— Почему же он был в этом так уверен?
Она посмотрела на француза удивленным взглядом, прежде чем уверенно ответила:
— Нас немного на Te Pito o te Henua, кто умеет петь ронго-ронго, и ты был должен обязательно прийти, чтобы увидеться со мной.
Она подумала и вернулась к штанам, которые привлекали ее больше всего:
— Это прекрасный подарок. Я спою тебе старые песни…
Без ложного стыда она задрала свое платье, чтобы не мешкая надеть штаны.
— Тюпютахи!.. — с упреком воскликнула учительница.
Старуха остановилась, пожала плечами и, захватив штаны, направилась к чулану, который служил и курятником, закрыв за собой дверь.
— Сходи-ка, составь ей компанию, да постарайся задержать ее там подольше, — посоветовал по-французски Денуае.
Оставшись один, этнограф слегка сдвинул кастрюлю на этажерке и ощупал камни стены. Он тут же обнаружил объект своих поисков, спрятанный в щель. Это была стопка опалесцирующих пластинок, размером с игральную карту, но толщиной в полсантиметра. Взяв одну, он посмотрел на просвет у масляной лампы. Плотный прямоугольник был диапозитивом. На нем проступило собственное изображение этнографа, на других — лица членов экспедиции и английских летчиков. Все они были отсняты под необычным углом. Было такое впечатление, что все изображенные на диапозитивах стояли в кружок, склонив головы над объективом фотоаппарата, лежащего на земле! В круглом просвете, который образовали их лица, был виден клочок голубого неба. На снимках, помимо группы, были изображения Жанны, самого Денуае, летчиков, археологов…
Денуае тотчас понял, почему снимки сделаны под таким странным углом: ведь они поодиночке и группами склонялись над найденным ящичком. Этот механизм с зеленоватой массой внутри был просто-напросто приспособлением для фотографирования. Но, более того, он мог передавать изображение на расстояние…
Как же монстр получил эти диапозитивы и с какой целью передал их старухе? Мысль об этом повергла Христиана в состояние ступора. Поразмыслив, пока женщины возились за перегородкой, он положил диапозитивы обратно. Едва успел он это сделать, как дверь чулана отворилась и перед ним предстала гротескная фигура старой Тюпюта-хи. Она заправила рваное платье в голубые джинсы, которые подвязала вокруг талии веревочкой. Складки платья, свернутого рулоном под штанами, придавали ей вид тучной матроны, гордой своей элегантностью.
— Эти штаны сидят на тебе, как перчатка, — польстил этнограф, соображая, как предпочтительнее выразиться, если речь идет все же не о перчатке, а о штанах.
— Хорошо бы, если ты подарил бы мне пояс, тогда будет еще красивее, — запопрошайничала она, принимая разные смешные позы.
— Хорошо, хорошо, обещаю, — согласился он. — А скажи мне, Тюпютахи, как выглядит твой Аку-Аку?
— Я не знаю.
— Но ведь он, по твоим словам, бывает у тебя, — удивился он.
— Да, и часто. Но когда он приходит, то принимает вид Tangata manu. Так что никто не знает, как он выглядит в действительности.
— А что, его настоящий облик не похож на Tangata manu? Разве он не «человек-птица»?
— Но Tangata manu не может летать на своих крыльях, а мой Аку-Аку летает…
— Ну и на чем же он летает?
— На шарах. На прозрачных шарах… Ты что, проспал вчера?..
Несмотря на бедность своего словарного запаса, старуха изъяснялась совершенно четко, но говорила сплошными загадками. Этнограф не сразу понял смысл ее замечания.
— Ты говоришь о светящихся шарах, которые?..
— Да, конечно. А про пояс ты не забудешь?
Он нетерпеливо пообещал не забыть и, оценив комичность ситуации, снова спросил:
— Можешь описать мне твоего Аку-Аку?
— Он большой. Очень большой, — сказала она, подняв руки над головой. — У него хороший клюв. Это очень красивый Tangata manu.
Этнограф проверил, работает ли магнитофон, и продолжал расспрашивать:
— А как ты его называешь?
— Этого я не могу тебе сказать, это — табу.
— Ну хорошо. А скажи тогда, он приходит к тебе каждый раз, когда ты его позовешь?
— Нет. Но вот уже десять дней как он приходит часто, даже когда я его не зову. Он был у меня сегодня вечером. Разве вы не встретили его?
Они отрицательно покачали головами перед этой святой простотой.
— Скажи, пожалуйста, а разве сегодня вечером… не табу то, что ты нам рассказываешь?
— Он сказал мне, чтобы я правду отвечала extranjeros, и тогда у меня будет «хороший шанс».
— Он так прямо тебе и сказал? — удивился этнограф. — Разве он знает, зачем мы на Te Pito o te Henua?
— Да. Вы ищете ронго-ронго.
Христиан достойно выдержал этот удар и спокойно выложил на стол три увеличенные фотографии ронго-ронго, обнаруженных в пещере на Моту-Нуи. Тюпютахи долго рассматривала снимки, поворачивая их и так и эдак, потом положила перед собой поудобнее и начала петь вибрирующим голосом.
Этнограф и учительница раскрыли рты. Каким образом старуха могла понимать значение этих идеограмм, отличающихся от известных ронго-ронго на дереве? Ведь только те она и могла знать?
Песня ее была ни на полинезийском, ни на диалекте, которым пользуются жители острова Пасхи. Это было что-то другое, хотя и попадались отдельные полинезийские слова.
— Ну вот, — закончила она, спев выбранные Христианом наугад образцы.
— И ты понимаешь эти ронго-ронго? Ты действительно понимаешь их смысл?
— Да. Мой Аку-Аку вложил его в мою голову.
— В твою голову? — переспросила учительница.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36