Но зачем он там сидел, какую роль играл в гибели Левицкого?.. Ну, и так далее — вся серия вопросов, на которые нет никакого разумного ответа!
Ладно, допустим, что хронофизики ошибаются и никакого отклонения мировых линий не происходит, а все совершается на одной и той же линии. В конце концов, это лишь теоретические выкладки, экспериментально они не проверены. А тогда получается очень даже изящно и стройно. Стружкову никакой ключ не нужен — он просто выходит из хронокамеры и оказывается в лаборатории! Стройно-то стройно, а по сути нелепость: значит, так он там и сидел до одиннадцати и Левицкий при нем глотал таблетки, а ему хоть бы что?
Да… но вообще-то конструкция заманчивая! Специально для авторов будущих детективов. Идеальное убийство при помощи хронофизики. Преступник проводит весь вечер в компании, создает себе непоколебимое алиби, а наутро переходит опять в этот вечер, делает то, что задумал, и возвращается обратно. Все! Попробуй его изобличить! А впрочем, тогда и следователи пойдут на ускоренные курсы повышения квалификации, прослушают лекции по хронофизике, получат служебные хронокамеры — и пошла гонка во времени! Преступник заворачивает одну мертвую временную петлю за другой, следователь тоже совершает фигуры высшего хронопилотажа… Картинка!
Но с другими это когда еще будет, а вот я, похоже, стану первым специалистом по «хронопреступлениям»! Первохронопроходцем, что ли. На дело Левицкого будут ссылаться в учебниках криминалистики… Сошлются, как же! Обязательно сошлются! Так и скажут: дело это было до примитивности простым, но бездарный следователь Линьков не смог отрешиться от казенной рутины и мыслить в категориях хронофизики…»
Тут Линьков разозлился на себя и решил во что бы то ни стало мыслить в категориях хронофизики. Минут пятнадцать он упрямо продирался сквозь дебри мировых линий, петель и двойников и с грехом пополам сконструировал из наличных фактов довольно стройную, хоть и безнадежно абстрактную схему. Мысленно оглядев эту конструкцию. Линьков покачал головой.
«Логический кошмар! — думал он. — Высмеет меня Шелест и правильно сделает!» Но у него прямо язык чесался выложить все это Шелесту. И момент был как раз удачный — Шелест отвернулся от панели и рассеянно поглядел на Линькова, словно удивляясь, что он все еще здесь.
— Игорь Владимирович, — неестественно громко сказал Линьков, — тут у меня одна версия наметилась…
Шелест, тяжело ступая, прошел к столу Бориса.
— Что за версия такая? — устало спросил он, садясь. — Изложите, послушаю…
— Это, прошу учесть, так только, абстрактная прикидка… — начал Линьков. — Понимаете, Стружков мог прибыть в лабораторию… в прошлое, как раз в тот момент, когда Левицкий выходил. Ведь Чернышев говорит, что когда Левицкий вернулся, в лаборатории кто-то был. Так вот, возможно, это и был Стружков.
— Это и есть ваша версия? — вяло спросил Шелест.
— Это начало моей версии, — пояснил Линьков. — Разумеется, для этого мы должны допустить, что все события происходят на одной и той же мировой линии… — Он искоса глянул на Шелеста — не смеется ли тот.
Шелест не смеялся. Он смотрел на Линькова немигающим взглядом и думал о чем-то своем.
— Я понимаю, что психологически это не лезет ни в какие ворота, — продолжал Линьков. — Стружков и Левицкий не могли запутаться в такой, можно сказать, гангстерской истории…
— Гангстерская история? Даже так? — чуть живее переспросил Шелест. — Да вы говорите, не стесняйтесь! В конце концов, любой вариант, даже самый сумасшедший, стоит проверить, если он отвечает каким-то фактам.
— Фактам-то он отвечает, но вот людям… людям никак не соответствует!
— Понятно. — Шелест усмехнулся. — Нам в физике легче — приходится иметь дело только с фактами. Вы, значит, попытались уяснить себе, что получается, если мы допустим, что загадочный незнакомец в лаборатории — это был Стружков? Один резон я вижу — показания Чернышева и Берестовой становятся понятными. Это, конечно, может соблазнить.
— Соблазнить-то может, — со вздохом сказал Линьков, — но дальше логически приходишь к таким выводам, что остается только руками развести.
— Понятно! Ведь нужно объяснить, зачем Стружкову понадобилось сидеть в запертой лаборатории. И почему его пребывание там окончилось столь трагически для Левицкого.
— Вот именно! — подхватил Линьков. — Обычная логика ведет здесь к тому, что Стружков был заинтересован в смерти Левицкого, а этого я принять не могу. Можно рассматривать это лишь как чисто гипотетический случай. В гипотетическом случае два человека — назовем их А и Б — могли бы, скажем, находиться в скрытой вражде. Например, из-за ревности (Шелест поморщился), или из-за научной конкуренции. Скажем, А сделал открытие — крупное открытие, фундаментальное, — а Б по некоторым причинам считает, что имеет права на соавторство. Но А ему в этих правах отказывает. Утром двадцать первого мая Б узнает, что А умер при загадочных обстоятельствах; притом листки из записной книжки, где, очевидно, были записаны основные положения открытия, эти листки похищены. Что получается? Б должен благодарить неведомого помощника — ведь он теперь может без опасений присвоить себе открытие А!
— История действительно получается гангстерская. — Шелест снова поморщился. — Но я не усматриваю тут разрекламированной вами логики… Стандартный уголовный сюжет…
— Нет, логика тут есть, и даже, на мой взгляд, изящная, только с гнильцой… Ну ладно, выложу уж все по порядку! Но с условием, что все это мы анализируем чисто гипотетически.
Шелест кивнул.
— Надо полагать, что Б, — начал Линьков, — усиленно размышляет:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115