— Из раны на подбородке лилась кровь, Олле сосредоточился, чтобы унять кровотечение.
Джольф IV выпрямился.
— Непостижимо. Пытаюсь и не могу понять, — сказал он. — За минутное удовольствие заплатить жизнью, вы ведь знали, чем рискуете… испортить праздник! Это непростительно и… почему я с вами вожусь, Олле? Чем-то вы мне нравитесь. Может быть, своей раскованностью, непривычной для Джанатии? Или мне хочется обратить вас в нашу веру? Безнадежная попытка, не правда ли? А ведь наше почтенное общество пользуется уважением власть имущих. Имущих явную власть, тайная у меня: премьер, генерал Брагис, наконец, пророк. Надеюсь, вы не думаете, что они нас боятся, надеюсь, вы понимаете, что их уважение искренне? Уж вы-то могли бы понять — организованная преступность — один из краеугольных камней, на которых зиждется здание общества всеобщего благоденствия, государственный аппарат не мог бы существовать без нас, ему просто нечего было бы делать. Мы, и никто иной, обеспечиваем существование полиции, судов, прокуратуры, тюремной администрации, банковской охраны, страховых обществ и еще многих государственных институтов. Изыми мы свои вклады, и банковская система рухнет. Воздержись мы от ликвидации экологов — и под угрозой спокойствие государства. Один мой сотрудник в ранге приемыша уже только фактом своего существования гарантирует безбедную жизнь пяти государственных чиновников, такова статистика. Мы и только мы даем тем, кто стоит у власти, возможность продемонстрировать единство слова и дела, единство намерений и исполнения, о которых тоскуют управляемые массы. Процессы над мафией так утешительны, они будят веру в добрые намерения власть имущих. Вам еще не смешно, Олле? Государство с его центурией и другими карательными органами могло бы покончить с нами, со мной в считанные дни, и никакая электроника меня бы не спасла. Но этого никогда не будет. Мы были, есть и будем. С нами всегда будут бороться, но никогда не победят!
Олле слушал этот панегирик преступности и по той легкости, с которой Джольф походя упомянул о расправе над экологами, понял, что приговорен. Джольф прикрыл глаза, ему нравился собственный голос. Олле прервал его:
— Бросьте, Джольф. В истории нет такого преступления, которое не пытались бы оправдать соображениями высокой пользы и даже морали. Поразительно, что вам верят.
Джольф стал непритворно весел. Нет, какое-то обаяние, свинское обаяние в нем все-таки было.
— Можете представить, верят. Или делают вид, что верят, а это, в общем, равноценно. Не правда ли, господа?
Господа закивали. Двусмысленность вопроса не дошла до их мозгов, не привыкших к таким тонкостям. Эти верят, подумал Олле, жратва, женщины, деньги, зрелища — цель и смысл жизни для них. Только ли для них? А те, вдоль дорог, потенциальные миллионеры. Кто из них не пойдет в услужение к Джольфу с истовой верой и радостью?
— Преступник как личность не в состоянии подняться выше среднего уровня. И в силу этого крупный преступник вашего масштаба, Джольф, всегда концентрирует возле себя серость, оглянитесь. — Олле торопил события, поскольку ощущал, что левая рука, неудобно зажатая, стала терять чувствительность. Он заметил, что Джольф медленно бледнел, взгляд его терял осмысленность. — Власть и богатство, вот что позволяет утвердиться преступной личности, всегда, в сущности, сознающей свою заурядность…
— Я не договорил, — медленно произнес Джольф. Глаза его сходились к носу, и он, встряхивая головой, возвращал их на место. — Я еще не рассмотрел последнюю возможность. Точнее, единственно оправданную причину вашего появления в Джанатии. Дорогой подарок премьер получит от меня — доказательство нарушения конвенции о невмешательстве. И, конечно, не один такой подарок.
— Десяток разбитых физиономий у мерзавцев, которым ни одна пощечина лишней не будет, да пара разорванных псом штанов — это вы называете нарушением конвенции? Нет, Джольф, я сам по себе, как и вы, не имеющий отношения к Джанатии. Судить вас можно и по законам Джанатии, и по законам ассоциированного мира.
— Мои анатомы, — Джольф обрел способность смотреть прямо, — сейчас привяжут вас к этому креслу и подключат напряжение. Сначала вы нам все расскажете, а потом сойдете с ума от боли, и превратитесь в тихого запуганного идиота, и будете вздрагивать от резких звуков и бояться собственной тени…
— Развяжите, и посмотрим, кто кого будет бояться.
— Я не хочу лишать своих соратников удовольствия видеть, как будет терять лицо Олле-великолепный… Господа?
— Только чтобы сразу не подох, как старик Тим.
— Ну, он молод, он силен. Он много выдержит. Привяжите его.
Четверо навалились, прижали. Пятый анатом завозился за спиной, пытаясь снять наручники.
— Шеф, здесь у него на руке какой-то браслет, я такого не видел.
— Любопытно. — Джольф вертел браслет, рассматривая экранчик и выпуклости узора. Он надавил на что-то там, экранчик осветился, побежали красные числа вызова. — Пусть посмотрят специалисты.
Браслет Амитабха — невиданный свет, подумал Олле, все-таки хорошо оснастил их Сатон. Вот сейчас, сейчас! Успеть поймать мгновение. Джольф сделал движение, и Олле отчетливо увидел, как складывается браслет. Ему давили на плечи, и он ринулся всем телом вниз, увлекая за собой рычащих охранников.
До того как браслет сработал, Олле успел спрятать лицо в колени, но невозможная по интенсивности вспышка света ослепила его. И он замер так на минуту, пережидая световой шок, потом вывалился из кресла, сжавшись в комок, вывел из-за спины скованные руки и открыл глаза. Плоские черно-белые фигуры главарей и челяди были недвижимы, реальность для них исчезла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151