Однако смысл их союза все ещё не был понятен Радову.
Через неделю Ниса предложила отправиться в недолгое путешествие: ей захотелось ещё раз окинуть взглядом Эсперейю, где предстояло найти последний приют. В их распоряжении был аэробус с автоматическим управлением. Пиола и Ниса оказались отличными гидами, а Пит дополнял их рассказы шутливыми историями, смахивающими на земные анекдоты. Доб по обыкновению брюзжал то на плохую амортизацию аэробуса — при движении по земле немного потряхивало, в воздухе же все было нормально, — то на ветерок из окна. Почему-то Радова это уже не раздражало, а наоборот, веселило, внося легкомысленный оттенок в его настроение, а несчастный вид Доба вызывал желание поухаживать за ним, как за отцом, превратившимся в большого старого ребёнка. Время от времени кто-нибудь испытывал потребность чем-то утешить этого мрачноглазого человека в соломенной шляпе, смахивающей на канотье.
Порой Пит с Ириком отключали автомат и сами управляли аэробусом, несколько рисуясь перед дамами. Они побывали во многих городах, посещали музеи, заповедники, реплицентры. Биологическое развитие планеты напоминало Радову Землю. Правда, в заповедниках среди слонов и тигров встречались диковинные сирины с опереньем орла и туловищем пантеры, радовали глаз розовые водяные медведи, удивляли гигантские, размером с курицу, полевые бабочки иколо. И все это оказалось творчеством биодизайнеров и генинженеров.
Искусство на Эсперейе было безымянным. Возможно, потому, что почти каждый что-нибудь сочинял, рисовал, лепил, украшая собственный быт и жизнь окружающих. В их компании Ирик писал стихи, Пиола великолепно танцевала, Элинка увлекалась живописью.
— Все-таки почему искусство анонимно? — поинтересовался Радов у Пиолы. — Ведь не всегда так было. Что же случилось?
— Оно постепенно теряло имена, — объяснила она. — По мере того, как становилось все более массовым.
— Но как же без образцов, столпов, на которых шло бы равнение? И как можно следить за художественными течениями, не оперируя именами?
— А зачем следить?
— Чтобы двигать искусство вперёд.
— Но зачем его двигать? — Она рассмеялась, и Радов понял, что сморозил глупость.
— Это все равно, как если бы ты сказал, что надо двигать любовь. Кстати, чем ты занимаешься в последнее время?
Радов огорчился, что она не узнала о его деле, о том, что сейчас его увлекло, захватило моделирование подводных лодок, смахивающих на глубинных рыб. Кое-кто считал это увлечение детской забавой, да и он с удовольствием вернулся бы к медицине, но та почти полностью переключилась на репликацию, к чему до поры до времени его не допускали. Одна надежда на Лера. Поскорее бы возвращался Таир Дегарт — так хочется приобщиться к таинственному и святому делу.
За спиной Радова сидели Ирик с Элинкой. В их разговоре мелькнуло незнакомое ему слово аурана . Боясь прослыть и вовсе невеждой, не спросил, что это такое. И все же любопытство одолело, на ближайшем привале он подкатил с этим вопросом к Добу, но тот буркнул, что об этом лучше не рассуждать, это нужно пережить, как особое состояние организма. Нужна ситуация, а она может не сложиться.
Вероятно, речь шла о биополях. Радов физически ощущал их, когда компанию обуревали какие-либо чувства. При спорах с Добом он отскакивал от него так, как если бы тот был заряжён электричеством. Зато с каким удовольствием купался в нежном излучении Элинки и сложном, многообразном поле Пиолы! Биополе Нисы, стоило подойти к ней на шаг, успокаивало и утешало в минуты ностальгии по прошлому. У Пита можно было подзарядиться неистощимым двигательным рефлексом, у Ирика — глубокой сосредоточенностью, и когда он намеренно подключался к его полю, предметы обретали как бы ещё одно измерение, все вокруг воспринималось с оттенками, объёмно и с философским настроем.
Однажды он поинтересовался у Пиолы, каково ощущение от его поля. Блеснув глазами, она сказала:
— Надеюсь, ты не считаешь себя пустым местом? Твоё поле довольно сложное: податливое, гибкое и в то же время капризное. Такое противоречие привлекает.
На седьмой день путешествия случилось то, чего с нетерпением ожидали все и что, оказывается, могло и не произойти. А предшествовало этому событие, которое чуть было не стоило Радову сильной боли.
Неподалёку от горного селения, напоминающего земную деревеньку где-нибудь в Кападокии с её домами, вырезанными в скалах из розового туфа, находился заповедник, рядом с которым они решили сделать привал. Заповедник славился редкой породой когда — то давно выведенных животных, так называемых сурнулов. В путеводителе Радов видел фотографию этого зверя, и тот очень впечатлил его. Издали — общим планом — средней величины лошадка, но морда… Нечто лицеобразное, и сразу вспоминались мифические кентавры.
Остановились в полукилометре от заповедника, на берегу тихой речки, неподалёку от гористого леска.
В одном из южных городов Пиоле кто-то подарил забавного пумпа с двумя голубыми пятнышками на серебристой шёрстке, и он то и дело требовал ласки своим переливчатым, застенчивым смехом, таким не подходящим его взбалмошной натуре. Все по очереди теребили Аха, бегали с ним наперегонки, купались в речке, с упоением дыша настоянным на травах воздухом.
К вечеру высыпали крупные звезды.
— Вон там Земля, — указала Пиола на восточную часть неба, и все смолкли. На плечо Радова легла чья-то рука, он обернулся — рядом стоял Доб, взглядом разделяя его печаль. Радов предложил разжечь костёр, как это делали их предки, и сварить для пумпа уху. Но оказалось, что и этот зверёк питается искусственными пилюлями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85