— Это была женщина, — прошептал он. — Ее звали Сибела Дежарден. — Французское имя прозвучало музыкой на его губах; французское произношение Чарлза было безупречным. — Она участвовала в движении Сопротивления. Она спасла мне жизнь — как и жизни многих английских летчиков, многих евреев. Все, что она делала, было посвящено борьбе с немцами. Она рисковала своей жизнью, подрывая немецкие дороги и склады с имуществом. Она была очень отважной и на редкость красивой. Такие глаза… Такая храбрость…
Отец поднял глаза на Келли, и она с изумлением увидела поблескивающие на ресницах слезинки. Губы отца, губы представителя твердокаменных Эштонов дрожали.
— Я был женат, — сказал он, — и я знал, что Джо любит ее, и…
Келли взяла его за руку. Женщина… Вся эта война между Чарлзом и Джо разгорелась из-за женщины. Такое трудно даже вообразить.
— Я никогда не говорил о ней, — сказал Чарлз, снова закрывая глаза. — Я мог о ней только думать. То, чего хотел Джо, разорвало мое сердце — он хотел рассказать ее историю всему миру.
Келли отвела волосы отца с его лба. Ей хотелось, чтобы он продолжил — но он и так сказал много больше, чем она ожидала. Женщина.
— Хочешь, я поговорю с Джо? — мягко спросила она. — Может, мне удастся его переубедить?
— То, чего я хочу, ты сделать не можешь, — ответил Чарлз, не открывая глаз. Когда он снова заговорил, голос его звучал столь тихо, что Келли едва смогла разобрать:
— Прошло пятьдесят шесть лет, и до сих пор все, чего я хочу, — это вернуть ее назад.
Он затих.
Келли поцеловала его в щеку.
— Доброй ночи, отец, Я люблю тебя.
Его веки слегка дрогнули. Она любит его. После более чем тридцати лет равнодушного к ней отношения его дочь все еще как-то ухитряется его любить.
Но этого все же ему недостаточно.
Боже, что с ним происходит?
Чарлз услышал, как мягко притворяется дверь, и открыл глаза.
Комната была слегка освещена — светом ночника, который зажгла Келли.
Из-за таблетки, которую он принял час назад, Чарлз почувствовал себя так, словно он куда-то плывет. Таблетка боль не заглушала, но, несмотря на эту боль, в голове вновь закружились воспоминания о Франции.
1944 год.
Лето высадки в Нормандии
Джо моргнул, и ему показалось, что полумрак комнаты сменился ярким светом. Он моргнул еще раз — и словно перенесся из своей комнаты в кухню Сибелы. Ему было уже не восемьдесят, а двадцать четыре, он был не умирающим стариком, а идущим на поправку молодым солдатом.
Его дела идут хорошо. Он уже может передвигаться с палкой. Сибела вынула пули из его бедра и плеча.
Сибела считала его героем, потому что он вернулся в церковь за ребенком, которого там забыли. Чарлз сам не знал, почему он сделал это. Он даже не был способен ясно вспомнить этот момент. Весь тот бой всплывал в памяти эпизодическими отрывками. Когда в него ударила пуля, его первой мыслью было, что он убит.
Но он не погиб. И даже не был взят в плен и отправлен в концентрационный лагерь. Напротив, он оказался в одном из штабов французского Сопротивления, где к нему отнеслись как к герою.
Но героем он не был. Героем мог называться Джо. Судя по командирскому голосу, он был из Управления стратегических служб, выполнял особо опасные задания — но за столом старался брать себе меньше всех.
Несмотря на всю суровость Джо, Чарлз не мог не восхищаться этим человеком. Им просто невозможно было не восхищаться.
Оставалось всего несколько дней до того, как Сибела и Джо могли переправить Чарлза обратно за линию фронта. Но Чарлз не мог ждать и этих несколько дней.
Хотя по сравнению с жизнью в лагере или расстрелом находиться здесь было несказанной удачей, но Чарлз чувствовал себя как в темнице. Он не мог днем выходить во двор, поскольку напротив дома Сибелы был дом одного из нацистов.
Собственно, и Анри, и оба Люка тоже редко выходили из дома днем. Они уходили ночью, прячась в тени, словно упыри или вампиры. Возвращались они в дом Сибелы перед рассветом, ложились на пол кухни и спали до полудня, если не больше.
Сибела и еще одна женщина, что жила с ними, придерживались того же распорядка дня. Они бодрствовали ночью, часто участвуя в опасных операциях, но им еще приходилось заниматься и повседневными делами — готовить еду для спящих на полу кухни, чистить, стирать, ловить рыбу в реке.
Чтобы заработать на хлеб, Сибеле пришлось брать заказы на штопку. Обе женщины никогда не сидели без дела.
Было забавно, что заказы давали им немецкие солдаты, патрулировавшие улицы города. Сибеле приходилось штопать их рваные носки.
Джо был столь же неутомимым, как и Сибела. Много времени — даже после ночных рейдов — он проводил на маленьком участке, что находился за домиком Сибелы, обихаживая каждый клочок земли, где только могло расти хотя бы одно растение. Для выходца из Нью-Йорка он был отменным земледельцем.
Чарлз понемногу делал успехи во французском. По крайней мере он стал куда лучше понимать, о чем говорят вокруг. Однако, несмотря на терпеливые уроки Сибелы, говорить он еще не научился.
Она даже смеялась над его попытками. Говоря по правде, он иногда нарочно коверкал слова, чтобы услышать ее смех.
Он много рассказывал ей по-английски о Болдуинз-Бридж, о полных неги летних днях на берегу океана, о проведенном в Гарварде времени — а она рассказывала ему по-французски о жизни в Сент-Элен до вторжения немцев.
Ее муж и сын были убиты немцами — ей до сих пор было тяжело об этом вспоминать. Хотя Сибела не говорила с ним об этом, Чарлз это знал. Один раз она спросила его о Дженни.
Это было в один из жарких дней, когда Чарлз решил сам взяться за штопку носков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76