- Могучий инстинкт
самосохранения есть непременное условие продолжения жизни. Любой моральный
кодекс назовет безумцем человека, пожелавшего сделать то, что намерен
сделать я. Ответьте мне на один вопрос, Макс. Жизнь, по-вашему, плоская
шутка или есть в ней какое-то назначение, какая-то цель? Если жизнь всего
лишь шутка, то важен ли ее конец? А если в ней есть назначение, то почему
не рассматривать мои действия как часть этого назначения?
- Середины, значит, нет? - спросил Макс. - Вы меня удивляете, Мэтью.
А что вы скажете о цели как результате прогресса?
- "Сила жизни" Шови? Аргумент атеиста, оправдывающий его дальнейшее
существование. Вы меня удивляете, Макс.
- Но вы же не можете не принять это во внимание! И фамилия его была
не Шови, а Шоу. Впрочем, мне понятны ваши заблуждения. Конечно, я не
надеюсь, что мои слова хоть чем-нибудь помогут, но беда ваша в том, что вы
становитесь все более надменным.
- Мы, читающие "Искатель", - ответил Лаберро, - сознаем свое
превосходство над обычными людьми нашего времени. Но я, например, только
недавно, когда в моем распоряжении оказался небольшой запас энергии,
понял, насколько велико это превосходство. Вот тогда-то, занимаясь своими
обычными служебными делами, я и подумал, как легко будет подвести черту
под "Силой жизни" человечества, написав большими красными буквами "СТОП".
Я начал присматриваться. Я не сводил глаз с телеэкрана, чего никогда не
делал прежде. Да вот, полюбуйтесь сами.
Вездесущий телеэкран занимал большую часть стены слева от Лаберро и
справа от Макса. Лаберро нажал одну из кнопок на своем столе, и экран
ожил. Группа стройных девиц в шелковых, туго облегающих рейтузах и золотых
туфельках, высоко задирая ноги, исполняла джигу под хриплый аккомпанемент
мелодии весьма дурного пошиба. Камера, следуя за ними, подробно, слишком
подробно, знакомила зрителя с телосложением каждой девицы.
- Филадельфия, - провозгласил Лаберро. - А теперь Голливуд.
Диктор объявил: "Приглашаем вас на "час культуры". Великое наследие
прошлого. Прежде всего, по просьбе наших многочисленных зрителей, шедевр
двадцатого века - "Голубая рапсодия" Гершвина".
Камера запорхала вокруг оркестра, особенно выделяя сладкозвучную
группу смычковых инструментов.
- Лондон, - пояснил Лаберро.
Смутные фигуры метались и скользили в море тумана. А вокруг
амфитеатром расположилась неистово орущая толпа. Комментатор хрипло
выкрикивал: "Мяч у Рис-Уильямса! Он отдает его Джонсу. Прекрасный пас!
Отличный пас! О-о-о - мяч утерян! По-моему, мяч утерян! Да, опять схватка!
Какая великолепная игра!"
- Дели, - сказал Лаберро.
На этот раз телевикторина. Лаберро выключил телевизор.
- Выбор сделан наугад, - заметил он. - И все это во второй половине
двадцать второго века! Ну-ка, скажите что-нибудь в его защиту! Я жду.
- Я и не собираюсь его защищать, - мягко возразил Макс. - Но вы-то,
вы? Неужели все это вам настолько ненавистно, что вы оправдываете свое
намерение стереть жизнь с лица земли?
- В оправдании, - ответил Лаберро, - нуждаются только слабые духом. У
меня же нет сомнений. Я могу это сделать, а то, что я на это способен, уже
само по себе есть оправдание.
- А как же дети? - спросил Макс. - И животные?
- Не пытайтесь взывать к чувствам. Сентиментальность - признак
глупости. Дети становятся взрослыми. Животные тоже умирают, и подчас
мучительно. Конец всегда одинаков независимо от того, наступает ли он
мгновенно или ему предшествует длительная агония.
- Тогда вспомните о себе, - проговорил Макс. - Вы готовы к смерти?
- Каждый человек, каждое живое существо, - медленно ответил Лаберро,
- умирая, уносит с собой целый мир. Но это мир субъективный. Я же унесу с
собой мир объективный, миллиард миллиардов миров. Верите ли вы, что я
действительно с нетерпением жду того мгновения, когда нажму вот эту самую
кнопку?
И палец Лаберро чуть прикоснулся к маленькому зеленому кружку на
пульте управления.
- Да, - ответил Макс, - верю. - Он помолчал. - И вы хотите, чтобы
весь мир знал о том, что должно произойти? Для чего? Из чистого садизма?
- Нет, - мрачно возразил Лаберро. - Я хочу предупредить людей. Будет
несправедливо, если их не предупредить.
Макс понимающе кивнул головой.
- Ваш телеэкран подключен к видеофону? - спросил он.
- Да, - ответил Лаберро. - А что?
- Соедините меня с кабинетом Сильвестро.
Лаберро секунду недоуменно смотрел на него. Потом сказал:
- Пожалуйста.
На экране появился кабинет Сильвестро. Сам Сильвестро сидел,
Менигстайн стоял рядом.
- Что скажете? - спросил Сильвестро.
- Докладываю, - ответил Макс. - Подтверждаю, что директор Лаберро
по-прежнему настаивает на осуществлении своего намерения. Взрыв, видимо,
будет произведен в задуманное время. Необходимо тотчас принять срочные
меры по эвакуации как можно большего количества людей на Марс и Венеру.
Необходимо также сообщить людям о том, что должно произойти.
Сильвестро склонил седеющую голову.
- Согласен. - Он взглянул на Лаберро. - Вы подтверждаете, что в нашем
распоряжении есть еще три дня?
- Мои намерения остаются прежними, - ответил Лаберро. - Три дня у вас
есть.
- Вы не согласились бы на всемирную диктатуру?
- Я не дурак и прекрасно понимаю, что в тот момент, когда я покину
пульт управления, от моей власти не останется и следа. Так им и передайте.
Экран погас, но Макс продолжал сидеть в своем кресле и смотреть на
Лаберро.
1 2 3 4 5 6 7