Длинное синее платье лишь слегка обхватывало фигуру и делало её одновременно элегантной и сексуальной.Он сразу же обнял её и был удивлён, когда от неё пахнуло холодом. Она была далёкой и отстранённой. Или все это лишь показалось ему? Ханна высвободилась из его объятий и задержала взгляд на столе, накрытом на двоих.Скотт налил ей бокал белого вина, которое выбрал под первое блюдо, и поспешил на кухню довершать свои кулинарные усилия, сознавая, что у них с Ханной всегда было так мало времени, чтобы побыть вместе.— Что ты готовишь? — спросила она бесцветным голосом.— Подожди и увидишь, — ответил он. — Но могу сказать тебе, что закуска — это нечто такое, чему я научился, когда… — Он запнулся. — Много лет назад, — добавил он неуклюже.Он не видел гримасы, появившейся на её лице, когда ему не удалось закончить своё предложение.Скотт вернулся к ней через несколько секунд с двумя тарелками, на которых ещё шипели только что снятые с огня лесные грибы и лежало по ломтику чесночного хлеба.— Чеснока совсем немного, — предупредил он, — по вполне очевидным причинам. — В ответ не последовало никакой остроты или меткого замечания. «Может быть, дело в том, что она не может остаться на ночь», — мелькнуло у него в голове. Он спросил бы её прямо, если бы не заботы с ужином и не желание поскорее приступить к своей речи.— Хотелось бы выбраться из Парижа и посмотреть Версаль, как все нормальные люди, — сказал Скотт, накалывая вилкой гриб.— Это было бы прекрасно, — сказала она.— А ещё лучше…Она подняла глаза и внимательно смотрела на него.— Уик-энд в Колмендоре. Я обещал это себе ещё тогда, когда впервые услышал о Матиссе в… — Он вновь заколебался, и она опустила голову. — И это только Франция, — сказал он, преодолевая смущение. — В Италии на это не хватит целой жизни. Там сотня Колмендоров.Он с надеждой посмотрел в её сторону, но взгляд Ханны был по-прежнему прикован к тарелке.Что он сделал? Или у неё есть что-то, о чем она боится рассказать? Ему было страшно представить себе, что она может собираться в Багдад, когда ему хочется побывать с ней в Венеции, Флоренции и Риме. Если её действительно посылают в Багдад, он сделает все, чтобы отговорить её.Скотт убрал тарелки и вернулся через несколько секунд с сочным барашком по-провансальски:— Любимое блюдо мадам, как я хорошо помню. — Но встретил в ответ лишь слабую улыбку. — Что случилось, Ханна? — спросил он и, сев напротив, потянулся к её руке, которая тут же исчезла под столом.— Я просто немного устала, — натянуто ответила она. — У меня была трудная неделя.Скотт пытался говорить о её работе, театре, выставке Клодиона в Лувре и даже о попытках Клинтона соединить троих оставшихся солистов группы «Битлз», но все его попытки наталкивались на стену молчания. Они продолжали есть молча, пока его тарелка не опустела.— И наконец, моё коронное блюдо. — Он надеялся, что она хотя бы в шутку похвалит его кулинарные способности, но вместо этого встретил лишь подобие улыбки и отстранённый печальный взгляд её чёрных красивых глаз.Сбегав на кухню, Скотт быстро вернулся с чашей свеженарезанных апельсинов, слегка политых «квантру», и поставил перед ней деликатес, надеясь, что настроение у неё наконец-то изменится. Но когда он продолжил свой монолог, она по-прежнему молчала.Он убрал чашки — свою пустую, её едва начатую — и вскоре принёс кофе. Ей такой, как она любила: чёрный, слегка сдобренный сливками и без сахара; себе — чёрный, обжигающе горячий и слишком сладкий.Как только он сел напротив, решив, что настал момент рассказать ей всю правду, она попросила сахара. Скотт подскочил, удивлённый этой просьбой, вернулся на кухню, насыпал сахара в вазочку, схватил ложку и вернулся, увидев, как она закрывает свою маленькую сумочку.Он сел, поставил вазочку на стол и улыбнулся ей. Ему никогда ещё не приходилось видеть такую печаль в её глазах. Налив им обоим бренди, он покрутил свой бокал, сделал глоток кофе и повернулся к ней. Ханна не прикасалась ни к кофе, ни к бренди, да и сахар, о котором она просила, так и стоял в середине стола нетронутым.— Ханна, — начал Скотт, — мне надо рассказать тебе кое-что важное, и я жалею, что не сделал этого гораздо раньше.Он посмотрел на неё и, увидев, что она вот-вот расплачется, хотел было спросить, в чем дело, но побоялся, что, отклонившись от темы, уже не сможет рассказать ей правду.— Меня зовут не Симон Розенталь, — тихо сказал он. Ханна удивлённо посмотрела на него, но больше с беспокойством, чем с любопытством. Он сделал ещё один глоток кофе и продолжал: — Я лгал тебе с первого дня нашей встречи, и чем больше я любил тебя, тем больше лгал.Она молчала, за что он был благодарен ей, ибо сейчас, как на лекции, ему нужно было, чтобы его не прерывали. В горле у него слегка пересохло, и он вновь отхлебнул кофе.— Меня зовут Скотт Брэдли. Я американец, но не из Чикаго, как я сказал при первой встрече. Я из Денвера.В глазах у Ханны отразилось полное замешательство, но она по-прежнему не прерывала его. Скотт продолжал идти напролом:— Я не агент Израиля в Париже, пишущий путеводитель. Вовсе нет, хотя я должен признаться, что правда гораздо неожиданнее, чем можно себе представить. — Взял её за руку, и она в этот раз не стала противиться. — Пожалуйста, позволь мне объяснить, и тогда, может быть, ты найдёшь возможным простить меня. — В горле у него вдруг пересохло ещё сильнее. Он допил кофе и быстро налил себе ещё чашку, положив лишнюю ложку сахара. Она по-прежнему не притрагивалась к своему. — Я родился в Денвере, где учился в школе. Мой отец был адвокатом и закончил в тюрьме за мошенничество. Я испытывал такое чувство стыда, что, когда умерла моя мать, я уехал преподавать в Бейрутском университете, поскольку не мог смотреть в глаза людям, которых знал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123