Но, как назло, он замешкался, а сзади подъехал продуктовый грузовичок в ближайший магазин. Прокурор обернулся на звук подъехавшей машины — и встретился глазами с помертвевшим от ужаса Горчаковым. Сначала прокурор даже отвел глаза, не поверив, наверное, в такое нахальство своих сотрудников, но потом развернулся всем корпусом и уставился сквозь стекло на наш столик. Я мысленно прокляла администрацию кафе за излишнюю чистоплотность. Раньше тут была Омерзительная забегаловка, где подавали бутерброды с засохшим сыром и экзотическую закуску под названием «яйца под майонезом», к бормотухе и пиву, а по тарелкам с винегретом, выставленным в витрине, слонялись ленивые откормленные тараканы. Есть мы, конечно, туда не ходили, но для конспиративных встреч это место использовали.
Потом забегаловка закрылась, к большому неудовольствию окрестных маргиналов, которые стали искать стол, дом и туалет в подъезде прокуратуры, пришлось отучать их от этого с помощью милиции. За это время в помещении забегаловки был сделан ремонт, и открылось чистенькое и недорогое кафе, где даже прокуратурская зарплата позволяла наесться досыта и такому проглоту, как Горчаков. Тараканов здесь не водилось, на столах стояли салфетки и живые цветочки, а главное — здесь каждую неделю мыли окна. Раньше, в забегаловке, такими изысками не баловались, окна немыты были с дореволюционных пор, да еще наглухо завешаны шторами, так что дневной свет туда не проникал. И соберись мы такой компанией в забегаловке, были бы в безопасности. Но любовь нового хозяина кафе к гигиене нас подвела.
Журналисты, естественно, ничего не поняли, но по изменившемуся Лешкиному лицу догадались, что произошло нечто ужасное. Алена, сидевшая спиной к окну, подумала, наверное, что все они находятся под прицелом заказного убийцы, хотя, с точки зрения Горчакова, дело обстояло много хуже. Горчаков понял, что теперь уж его ничто не спасет, и находясь в шоке, продолжая смотреть в глаза безмолвному прокурору, словно загипнотизированная пища — удаву, взял со стола открытую бутылку вина, плеснул в свой бокал и отхлебнул из него. Этого зрелища прокурорское сердце не выдержало. Наш начальник резко распахнул дверцу, сел в машину и с визгом шин отъехал.
— Ле-ша! — я потрясла Горчакова за плечо. — Можешь расслабиться.
— Да?! — он вышел из ступора и поднял на меня глаза.
— Да. Он уехал.
— А мне что делать?
Он так жалобно на меня смотрел, что язык мой не повернулся как-нибудь гадко пошутить.
— Ничего не делать. Прокурор уехал. Наверное, сегодня уже не вернется. Завтра будешь отпираться. Скажешь, что сидел на рабочем месте. И пил только чай. И вообще, Лешка, хватит дрожать. Ты же не крепостной.
— Не выйдет, — понуро сказал Горчаков. — Ладно, скажешь, что обедал. Пообедать ты имеешь право?
— Время не обеденное… — А у нас день ненормированный.
— А это? — Горчаков приподнял бутылку.
— Ну знаешь… Ничему ты от своих подследственных не учишься. Главное — все отрицать. Даже если у тебя копыта, надо отвираться тем, что ты не дьявол, а кентавр, — это, конечно, я не сама придумала, где-то прочитала, а вот теперь, в результате потрясения афоризм всплыл у меня в памяти.
— Леша… — это уже Алена положила ему руку на плечо. — Я вспомнила кое-что… Может, хоть это тебя успокоит?
— Что? — он оборотил к Алене измученный взор.
— После интервью мне в редакцию позвонил человек, представился коллегой из регионального издания, с дурацким названием, и сказал, что они хотят перепечатать мой материал про Удалецкую. Бред какой-то.
— Почему бред? — с трудом отвлекся Лешка.
— Потому что. Это совершенно проходной материал, ничего в нем особенного нет. И для регионального издания никакого интереса не представляет. Магазин находился в городе, а не в области. И еще — статья откровенно рекламная. Зачем ее перепечатывать, да еще и за деньги? Чушь.
— И что? — тут уже Старосельцев заинтересовался историей.
— И ничего. Я его отправила к главному редактору, но судя по тому, что главред наш молчал, тот так и не позвонил.
— А что за газета? Как называется?
— Я же сказала, название дурацкое. Издевательское прямо. «Раздвоенное копыто».
13
Вернувшись в прокуратуру, я позвонила в область главному инженеру комбината и спросила его, как выглядел Илья Адольфович Эринберг. Собственно, мне давно надо было об этом спросить, но сбивало с толку то, что известно его имя. Зачем интересоваться внешностью человека, которого мы знаем по имени?
— А внешность — обычная, — растерянно сказал главный инженер. — Ну, я не знаю, как вам сказать… Вы меня озадачили.
— Вы не помните? — удивилась я.
— Я просто видел его мельком, и даже не уверен, что это был Эринберг. Я ведь договор этот чертов не подписывал, может, вам лучше у директора спросить? Он недели через две вернется из Москвы.
Интересно, что он делает в Москве, если комбинат не работает, а сам он себя уже обеспечил до десятого колена, подумала я. Неужели командировка?
— Он оформил командировку за счет завода, —поябедничал главный инженер, — а на самом деле поехал на свадьбу племянницы. Та в Москве живет, замуж выходит за чиновника какого-то.
— То есть искать его сейчас в Москве бесполезно? — нервно уточнила я.
— В общем, да.
Попрощавшись с ним, я позвонила в ЦАБ .
— Эринберг, пожалуйста.
— В Санкт-Петербурге и Ленинградской области не зарегистрирован.
— Но ведь был?
— Не был.
Ладно; в договоре займа указан номер паспорта Эринберга и место регистрации. В районе, где паспорт выдавался, работал мой однокурсник. Порывшись в прокурорском справочнике, я набрала его номер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66