— Приказ начальника ГУВД. Вдруг чечены нападут.— Понятно. Ты — первая строка некролога?— Отстань.Длинные змейки поземки извивались по асфальту. Снег прекратился. Белая пыль скользила по земле, повинуясь безудержным фантазиям ветра. Холодало.— Все. Сказал. — Шароградский упал на заднее сиденье. — Опять морозит. Аж уши прихватило. Час назад еще тепло было.— Питер. — Максаков протер рукавом запотевшее стекло. — От кого перегаром несет?— Остаточные явления. — Сашка устроился поудобнее. — Вчера Кузя из стопятки капитана получил.«Моторола» в кармане заголосила тоненьким отвратительным зуммером.— Ты где? — Голос Иваныча плавал.— Где-где? Внизу. Машину грею.— Заедь в прокуратуру, за следаком. В дежурке машин нет.— А кто будет? — Максаков про себя матюгнулся. Бак не резиновый. Денег ноль. На Лиговке как всегда пробки.— Они еще не определились.— Еду. — Он отключился.Машина рыкнула и, скользя лысыми скатами на обледенелом асфальте, покатилась по 4-й Советской сквозь мутный питерский декабрь. 9 С некоторых пор прокуратура района вызывала у Максакова ассоциацию с Германией в последние дни войны. Лучшие бойцы погибли, попали в плен или, прозрев, дезертировали, а в бой брошены дети из гитлерюгенда, ведомые последними кадровыми офицерами. Агония. Он уже давно перестал следить за сменой следователей, перестал путать их с практикантами, перестал удивляться вопросам типа: «А как допрашивать?», перестал поражаться неожиданному гонору и самомнению вчерашних школьников. В прокуратуре для него существовал только Володька Французов, с которым можно было ввязываться в любую авантюру, и Жора Ефремов — неплохой следак, но полный пофигист, постоянно ищущий место на «гражданке». Остальные воспринимались постоянно изменяющейся, безликой массой мальчиков и девочек.Вохровец внизу, у лифта, приветственно махнул рукой.— Как всегда, к Французову?— Не угадал.В коридоре четвертого этажа было тихо. В канцелярии сидела абсолютно незнакомая девочка с внешностью отличницы.— Вам кого?Максаков грустно подумал, что еще год назад ему в прокуратуре никто бы такой вопрос не задал.— А где зампрокурора?— Она на коллегии.— Я из РУВД, за дежурным следователем. Кто сегодня?— Ефремов.Он облегченно вздохнул.«Лучшие из лучших зализывают раны. Возьмем лучших из худших».Девочка строго посмотрела на него и сняла трубку местного телефона.— Георгий Владимирович, за вами водитель из РУВД.Он рассмеялся.— Старший водитель. Я буду в триста двенадцатом кабинете.Из коридора он услышал, как она аккуратно повторяет в телефон про старшего водителя. Возле бывшего кабинета Ленки Колобковой он не удержался и приоткрыл дверь — блондинистый мальчик, фамилию которого Максаков забыл, раскладывал на компьютере пасьянс. За окном снова потянулись длинные снежные нити. Ветер вязал их в замысловатые узлы.У Володьки дым стоял столбом. В форточку задувало новорожденные снежинки. Литруха «Санкт-Петербурга» опустошена почти наполовину. Несколько бутербродов. Пузырь «Фанты». Двое похожих на близнецов стажеров смотрят тревожно. Видимо, никогда не видели своего шефа таким в середине рабочего дня.— Ты не рано начал?— Нормально. Все равно выговор уже есть.— Обмываешь?— Конечно. Жаль, вы с Игорем заняты.— Игорь к вечеру освободится.— Не доживу. Чего? Стряслось что-то?— Бытовуха.— Ясно. Выпьешь?Максаков никогда не пил на дежурстве, но сегодня отказать не мог. Глаза у Французова были трезвые и тоскливо-злые.— Наливай.— Я по чуть-чуть. Толик, Денис подставляйте.Максаков отломил кусочек бутерброда и взял стакан.— Какой пример молодежи, Николаич.— Пусть видят. Они же хотят в следствие. — Французов выпил, никого не дожидаясь. — Пусть видят, как контора будет иметь их в извращенной форме.Максаков выдохнул.— Чтоб последний выговор.Водка неожиданно легко скользнула по пищеводу.— Денис, приоткрой балконную дверь — задохнемся. — Володька потянулся за сигаретами. — Знаешь, Миша, я думаю, что последний. Надоело все. Мне сейчас выговорешник впаяли, а это — долой следственную надбавку, долой квартальную премию, минус алименты, минус оплата жилья остается тысячи полторы на жизнь. Клево? Да и не это главное. Я давно ненавижу прокуратуру, в принципе. Дело не в выговоре. Это лишь очередная капля. Кругом трусы. Главное — никуда не лезть. Главное — сидеть тихо. А вдруг накажут? А вдруг в газетах пропишут? Никому ничего не нужно. Особенно — бандитов сажать. Лучше десять бытовух в суд спихнуть да пяток ментов за превышение власти. Спокойней и безопасней. Кстати, хочешь хохму? Меня наказали за то же дело, за которое признали лучшим следователем года. Класс? Когда оно ушло в суд и о нем писала пресса, то я — лучший следователь, а когда суд выпендрился — пи… конченый.Максаков смотрел в окно. Пурга набирала силу. Дома напротив почти не было видно.— И чего решил делать? — бесцветным голосом спросил он.— Хер его знает. — Француз взял бутылку. — Достало быть белой вороной, а не быть — не могу. Впрочем, так же, как и ты. Давай стакан.— Я пас, Володь, я же дежурю.Кто-то дернул ручку двери.— Это Жора, наверное. Спрячь пузырь.— Плевать! — Француз махнул рукой. — Толик, открой!— Водку типа пьянствуете? А я типа готов на мокруху ехать.Жора Ефремов постоянно косил под братка. Следователем он был опытным, неплохим, но к работе абсолютно равнодушным. Максакову никак не удавалось понять, что скрывает маска придурковатого рубахи-парня.— Жора, на ход ноги! — Француз булькнул водку в стакан.— В натуре, конкретно!Уходя, Максаков стрельнул у него червонец на сигареты.— Меньше пропьешь. Ехал бы ты домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44