Дочь твоя, чьи сильны чары, будь супругой для него.
Сердце мрамор, сам гранитный, да пребудет с нею слитный.
Вот с какой я челобитной». Тут платок на шею он
Навязал, и преклонился, на колено становился.
Словно школьником явился. Всяк был сильно удивлен.
Тариэля как сраженным и коленопреклоненным
Царь, увидя, был смущенным, и далеко отступил.
И явив ему почтенье, наземь пал: «От огорченья, —
Молвил, — скрылось наслажденье, что в твоем я виде пил.
В ком же было б дерзновенье не свершить твое хотенье?
Ни на миг во мне сомненья. Дочь хоть в рабство я отдам.
Да свершится тотчас слово. Где бы ей искать другого?
Где бы ей найти такого, хоть блуждай по небесам.
Видеть зятем Автандила радость мне, в нем свет и сила.
Дочь уж царство получила. Ей приличествует трон.
Цвет опал мой, цвет завялый. А она, с красой немалой,
Дышит, светит розой алой. Будь же с нею счастлив он.
Если б ты раба супругом выбрал, только бы друг другом
Были счастливы, — к услугам, я перечить бы не мог.
Тщетно было бы боренье. Автандил же — вне сравненья.
В этом богу восхваленье. Да войдет же он в чертог».
Слыша царские признанья, Тариэль, храня молчанье,
Лик являет почитанья, наземь пал лицом своим.
Воздает и царь почтенье. Каждый в сердце полон рвенья.
Говорят благодаренья, и совсем не скучно им.
На коня Фридон скорее. Мчится, светлой вестью вея.
Автандил заждался, млея. И к царю опять, вдвоем.
Полон радости великой, но смущен перед владыкой,
Преклонился лунноликий, светит дымчатым лучом.
Царь встает, его встречая. Витязь, лик платком скрывая
И смущенно наклоняя, стал, как вешний куст в цвету.
Цвет, подернутый туманом, солнце в туче над курганом.
Но ничто, в гореньи рьяном, не сокроет красоту.
Кроткий царь его лобзает, лаской слезы осушает.
Ноги старцу обнимает умягченный Автандил.
Молвит царь: «Восстань, смущенье подави. Ты удаль рвенья
Лишь явил, и для служенья мне всю верность сохранил».
Все лицо его лобзая, говорит: «Горячка злая
Жгла и жгла, меня терзая. Поздно ты пришел с водой.
Все же ты залил горенье. Завтра, лев, соединенье
С солнцем, ждущим расцвеченья. Поспеши к заре златой».
Ласку всю явив герою, усадил его с собою Царь.
Над бывшей раньше мглою разожглась лазурь светло.
Юный с царственным во встрече рады взорам, рады речи.
Вон уж где оно, далече, то, что было и прошло.
Витязь молвит властелину: «В ожидании я стыну.
На пресветлую картину нужно ль медлить нам взглянуть?
Встретим солнце, — в утре этом золотым засветим светом.
Кто идет зарей одетым, луч роняет он на путь».
Вот и блещут в солнцесвете, с Тариэлем, двое эти.
Голиафы о привете тосковали, — с ними он.
Что хотели, повстречали. Победили все печали.
Не играя, меч качали, вынимая из ножен.
Царь сошел с коня. Ресницы чуть трепещут у царицы.
Нежных щек ее зарницы светят как заря сама.
В паланкине, из сиянья, от нее ему лобзанье.
Он роняет восклицанья. Впрямь лишится он ума.
«Как хвалить мне солнце это? Приносительница лета.
Мысль безумием одета, посмотрев на этот свет.
Солнцелика, лунноясна, ты звездой горишь прекрасно.
Мне смотреть теперь напрасно на фиалки, розоцвет».
Сладко млели в самом деле все, которые глядели
На зарю в златом апреле. Этим видом взор пронзен.
Но еще, ещё взирая, чуют — тихнет боль живая.
Где не явится младая, к ней толпы со всех сторон.
На коней они садятся, к дому светлому стремятся.
Семь планет, — их блеск сравняться с этим солнцем только мог.
Красота без изъясненья. Тут их меркнет разуменье.
Вот и в место назначенья, в царский прибыли чертог.
Тинатин была на троне, и со скиптром, и в короне,
Вся как в светлой обороне в ворожащем взор огне.
От ее лучей горящих падал свет на предстоящих.
Царь Индийский средь входящих смелым солнцем шел к весне.
И с царицей молодою Тариэль с своей женою
Речь ведет, и к ней волною — от обоих свет зарниц.
Не уменьшилось горенье, а достигло удвоенья.
И рубин в щеках и рденье, — и дрожит агат ресниц.
Тинатин зовет их оком на престоле сесть высоком.
«Решено всевышним роком, — Тариэль промолвил ей, —
Что престол тебе, блестящей, ныне вдвое подходящий,
Здесь с зарею зорь горящей посажу я льва царей».
Ликованье в этом звуке. И берут за обе руки
Светлоликого, и муки по желанной разошлись.
Двое их как в светлых дымах, лучше зримых и незримых.
Лучше всех в любви любимых. Лучше, чем Рамин и Вис.
С Автандилом так сидела дева робко и несмело,
И мгновенно побледнела, сердце ходит ходуном.
Молвит царь: «Зачем стыдлива? Слово мудрых прозорливо:
«Любит если кто правдиво, так конец горит венцом».
Ныне бог да даст вам, дети, десять дружно жить столетий,
В славе, счастии, и в свете, и не знать болезни злой.
Быть не шаткими душою, в ветре дней пребыть скалою.
И чтоб вашею рукою был засыпан я землей».
И наказ дает дружинам: «Автандил вам властелином,
Волей бога, с ликом львиным, ныне всходит на престол.
Я уж стар, и мне затменье. Так воздайте знак почтенья.
И чтоб верность он служенья в смелых вас, как я, нашел».
Воздавали честь дружины. «Тем, что наши властелины,
Чрез кого наш свет единый, да пребудем мы землей.
Возвеличен ими верный. Ток врагов рекой безмерной
Прочь отброшен. И примерной карой всяк наказан злой».
И хвалу и знаки чести Тариэль вознес невесте.
Молвил деве: «Вот вы вместе. Брат мне верный твой супруг.
Будь и ты моей сестрою. Я твой путь щитом покрою.
Если ж есть кто с мыслью злою, чрез меня исчезнет вдруг».


47. Сказ о свадьбе Автандила и Тинатин, волею Царя Арабского


Ныне светит огнеокий Автандил как царь высокий.
Взором черным с поволокой светит рядом Тариэль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74