Он бросил перо и встал перед священником, прямой и недвижный.— Вы на что-то намекаете, отец Собриенте, — произнес он с усилием. — Говорите же прямо, умоляю вас. Я все могу выдержать, кроме этой неизвестности. Ведь я уже не ребенок. Я имею право знать все. То, что вы мне рассказываете, не вымысел, я это вижу по вашему лицу, отец Собриенте. Вы говорите о… о…— О твоем отце, Кларенс, — сказал священник дрожащим голосом.Мальчик попятился и побледнел.— О моем отце! — повторил он. — Жив он или нет?— Он был жив, когда ты впервые покинул свой дом, — торопливо сказал старик, сжимая руку Кларенса, — ибо это он послал за тобой, прикрывшись именем твоего двоюродного брата. Он был жив, пока ты учился здесь, ибо это он три года стоял за спиной твоего мнимого двоюродного брата, дона Хуана, и наконец определил тебя в нашу школу. Да, Кларенс, он был жив. Но его имя и репутация погубили бы тебя! А теперь он умер, умер в Мексике, расстрелян, как бунтовщик, потому что так и не сошел с преступной стези, и да упокоит бог его грешную душу!— Умер! — повторил Кларенс, дрожа. — Только теперь?— Весть о мятеже и о постигшей его судьбе пришла всего час назад, — торопливо продолжал священник. — Один только дон Хуан знал, кто он, знал о его участии в этом деле. Он пощадил бы тебя, скрыв правду, как хотел этого покойный. Но мы с твоими наставниками рассудили иначе. Я сделал это неловко, сын мой, прости же меня!Безумный смех вырвался у Кларенса, и священник отпрянул.— Простить вас! Да кем был для меня этот человек? — сказал он с мальчишеской горячностью. — Он никогда не любил меня! Он бросил меня, наполнил мою жизнь ложью. Он никогда не искал меня, ни разу не пришел ко мне, не протянул мне руку!— Молчи! Молчи! — сказал священник в ужасе, кладя свою большую ладонь на плечо мальчика и заставляя его сесть. — Ты сам не знаешь, что говоришь. Подумай… подумай, Кларенс! Разве не было среди тех, кто стал тебе другом, кто обласкал тебя во время твоих скитаний, не было такого, к кому тянулось невольно твое сердце? Подумай же, Кларенс! Ты сам говорил мне о таком человеке. Пусть же сердце твое назовет его еще раз — ради него… ради того, кого больше нет.Глаза мальчика смягчились, и он заговорил. Судорожно ухватив священника за рукав, он начал горячим мальчишеским шепотом:— Да, был один дурной, отчаянный человек, которого все боялись, — Флин, он привез меня с приисков. Да, я думал, что он друг моего двоюродного брата, самый верный друг. И я рассказал ему все — чего никогда не рассказывал человеку, которого считал своим двоюродным братом, не рассказывал никому, даже вам. И мне кажется… кажется, я любил его больше всех. Потом я решил, что это нехорошо, — продолжал он, и губы его скривились в улыбке, — ведь я, как дурак, восхищался даже тем, что все его боялись, а я вот не боялся, и он был со мной ласков. Но он тоже бросил меня, не сказав ни слова, а когда я за ним побежал…Мальчик умолк и закрыл лицо руками.— Нет, нет, — сказал отец Собриенте горячо и убедительно, — он сделал это намеренно, из глупой гордости, чтобы ты не заподозрил о своем родстве с человеком, который наводит на всех такой ужас, сделал в наказание самому себе. Ведь в тот миг, когда ты был охвачен негодованием, он особенно горячо любил тебя, больше, чем когда бы то ни было. Да, мой бедный мальчик, этот человек, к которому бог привел твои стопы в Ущелье Мертвеца, человек, который привез тебя сюда и, владея какой-то — не знаю, какой именно, — тайной дона Хуана, заставил его назваться твоим родственником, этот Флин, этот прожженный игрок Джексон Брант, этот преступник Хэмилтон Брант был твоим отцом. Да, да! Плачь, сын мой. Каждая слеза любви и прощения, пролитая тобой, полна искупляющей силы и смоет частицу его греха.Быстрым движением отеческой руки он привлек Кларенса к себе на грудь, и мальчик наконец медленно опустился на колени у его ног. И тут, возведя глаза к небу, священник тихо произнес на древнем языке:— А ты, несчастная и мятущаяся душа, покойся в мире!Уже светало, когда добрый священник отер последние слезы с просветлевших глаз Кларенса.— А теперь, сын мой, — сказал он с ласковой улыбкой, вставая с колен, — вспомним о живых. Хотя твоя мачеха по собственной вине потеряла законные права на тебя, я далек от того, чтобы указывать тебе, как ты должен к ней относиться. Достаточно того, что ты независим.Он повернулся, открыл ящик стола, достал чековую книжку и вложил ее в руку удивленного мальчика.— Его желание, Кларенс, было, чтобы даже после его смерти тебе не пришлось доказывать свое родство с ним, предъявляя права наследника. Воспользовавшись вкладом, который ты еще ребенком сделал в банк мистера Кардена, он при содействий банкира из года в год каждый месяц клал на твое имя деньги. Мистер Карден охотно согласился распоряжаться этими деньгами. Посеянное семя сверх всех ожиданий дало богатые всходы, Кларенс. Ты не только свободен, сын мой, но сам себе хозяин, под каким пожелаешь именем.— Я буду носить имя отца, — сказал мальчик просто.— Аминь, — отозвался отец Собриенте.
На этом заканчивается хроника детских лет Кларенса Бранта. О том, как он носил имя и как воспользовался независимостью в будущем, и кто из людей, о которых уже шла речь на этих страницах; помог или помешал ему поддержать свою честь, мы расскажем в следующей книге.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35