если Гэбриель попробует рассказать им, что рассказал сейчас мне, они отправят его на виселицу не моргнув глазом. К сожалению, по милости госпожи Конрой нам придется иметь дело со сложным переплетом подлогов и имущественных интересов; Гэбриель тут ни при чем, да и вообще эти подлоги не имеют никакого касательства к делу, но присяжные непременно ухватятся за них и будут искать в них мотива преступления; вы, конечно, понимаете, что это будет коньком обвинения, и нам придется держать ухо востро; но если нам удастся заставить Гэбриеля молчать, они все равно ничего не докажут. Установленные факты таковы, что даже если бы Гэбриель был повинен в убийстве, он и тогда с легкостью провел бы прокурора; беда в том, что он тупо решил охранять свою жену от малейших подозрений и взять вину на себя.
— Значит, вы не считаете миссис Конрой убийцей?
— Нет. Считаю способной на убийство, но в убийстве неповинной. Истинный убийца пока еще неизвестен Гнилой Лощине; никто о нем даже не подозревает. Я должен еще раз повидаться с Гэбриелем и с Олли; а вас пока что попрошу разыскать китайца по имени А Фе, который доставил Гэбриелю записку от жены; именно сейчас, когда в нем нужда, он куда-то запропастился.
— Суд присяжных не примет показаний китайца, — сказал Максуэлл.
— Это ничего; я раздобуду арийца и христианина, который подтвердит под присягой показания китайца. Через два-три дня все факты будут у нас в руках, и тогда, дорогой коллега, — сказал Артур, фамильярно и покровительственно похлопывая старшего собрата по плечу, — мы с вами займемся вопросом, как нам половчее скрыть их от суда.
Когда Гэбриель, докладывая вечером Олли обо всем, что с ним случилось за день, пересказал ей свой разговор с Пуанзетом, девочка пришла в сильнейшее негодование.
— Так прямо и объявил тебе, что даже не знает, жива Грейс или умерла?! И еще смеет считать себя ее милым!
— Ты забываешь, Олли, — сказал Гэбриель, — что Грейси даже мне, своему родному брату, не сообщила, где она. Станет ли она откровенничать с чужим человеком? Выходит, что на наше «личное объявление» она так и не ответила.
— А я думаю, она просто не желает с ним знаться, — ответила Олли, лихо тряхнув кудряшками. — Хотела бы я видеть, с каким лицом этот нахал показался бы ей. Он обязан был найти ее, раз она его милая. Почему он немедленно не поехал за ней в пресидио ? Для чего он вообще вернулся, если не посчитал нужным разыскать ее? Будь спокоен, Гэйб, твоя Жюли так никогда не поступит. Она преотлично знает, где ты сейчас (Гэбриель задрожал, и сердце его упало), и только ждет начала суда, чтобы явиться в Лощину. А эти адвокаты, я вижу, творят с тобою, что им только вздумается, глупый ты старый Гэйб! Ну погодите, дайте мне только добраться до этого Филипа… Эшли-Пуанзета!
4. О ЧЕМ НЕ ЗНАЛ А ФЕ
От увещаний и выговоров практической Олли Гэбриель убегал на холм Конроя; там, в своей старой хижине, раскурив трубку, он предавался думам о непостоянстве женского характера и о странностях прекрасного пола вообще. Бывало и так, что он забредал к исполинской сосне, по-прежнему в зловещем одиночестве высившейся над своими лесными собратьями, и, устроившись меж корней у ее подножия, мирно-размышлял о своем нынешнем положении, о превратностях судьбы, об устрашающей проницательности Олли, наконец, о бесконечной милости творца, допускающего существование на земле таких бестолковых и ни на что не годных созданий, как Гэбриель Конрой. Порою, машинально, повинуясь силе привычки, он нарушал границу отведенной им для себя прогулочной зоны и приближался к красивому дому на вершине холма, в котором, с момента памятного прощания с женой, даже ноги его не было. Стоило Гэбриелю заметить, что он забрел, куда не следует, и он тотчас же отступал с чувством неловкости и какого-то суеверного страха. Однажды, возвращаясь после такого невольного набега и проходя каштановой рощей возле самого дома, он наткнулся на брошенную на выгоревшей траве корзиночку с шитьем. Гэбриель узнал рабочую корзинку своей жены и вспомнил, что именно здесь она обычно искала убежища от нестерпимой полуденной жары. С минуту помедлив, он шагнул было дальше, но потом, одолеваемый смущением, вернулся снова. Касаться вещей жены после совершившегося разрыва было неприятно Гэбриелю и казалось непорядочным; с другой стороны, оставить корзиночку миссис Конрой на произвол дождя и ветра или же в добычу какому-нибудь праздношатающемуся китайцу было несовместно с тем уважением, которое Гэбриель питал даже к слабостям своей жены. Наконец он принял решение подобрать корзиночку, чтобы позднее переслать ее юристу Максуэллу как хранителю имущества миссис Конрой. Но, к великому его неудовольствию (Гэбриель скорее отрубил бы себе руку, поднявшую корзинку, нежели стал бы любопытствовать, что там лежит), набитая доверху корзиночка вдруг раскрылась; мелочи, лежавшие в ней, посыпались на землю, и ему пришлось подбирать их — одну вещицу за другой. Среди прочего ему попалась детская распашонка, такая крохотная, что она легко уместилась у него на ладони. Поскольку Гэбриель во время своих странствий с переселенческой партией не раз выполнял обязанности няньки и пестуна едва появившихся на свет человеческих детенышей, он был достаточно знаком с этими священными принадлежностями младенчества, вовсе неведомыми бездетным мужчинам.
Вместо того чтобы положить распашонку назад к прочим вещам, Гэбриель, залившись сильным румянцем и чувствуя себя еще более виноватым, чем всегда, сунул ее в карман своей куртки. Хуже того, вопреки принятому решению, он не отослал корзинку юристу Максуэллу и даже словом не упомянул о находке, когда вечером делал отчет Олли о том, как провел день.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154