"Он безумен", - подумал Утана, чувствуя холод в мозгу.
- Глуха у доброму слову? - Куруш с яростью пнул дикую ослицу в живот.
Самка онагра тяжело забилась. - Так покорится силе! Не хочет быть моей
женой? Так выйдет замуж за мое копье!
Он вновь пнул ослицу в тугой живот.
- Не пройдет и десяти дней, как я двину войска к Аранхе. Я разделаюсь
с этими бродячими саками-собаками покруче, чем Навуходоносор расправился с
иудеями.
Царь опять ударил ослицу по животу.
- Не слезы - кровь брызнет у них из глаз! Пусть попробуют на своих
немытых шеях остроту персидских мечей.
Рыжий царедворец, что сидел до сиз пор безмолвно у тенистой чинары,
встряхнулся, оживился, как филин, услыхавший с наступлением темноты клич
собрата, зовущего на охоту. Война? Хорошо.
Но Куруш тут же обрушился на Гау-Баруву:
- Ты! Ты виноват в неудаче! Допустил промах с этим дурацким войлоком,
со всей этой глупой затеей! Стоило терять время на глупое сватовство. Надо
было сразу идти в поход - и Томруз давно уже чистила бы на заднем дворе
моего дворца грязную посуду.
- А повод? - угрюмо возразил Гау-Барува. - Неловко так просто, без
причины, лезть в драку. Зашумят разные мады и сфарды, всякие парфяне и
армяне на весь мир: Кир насильник, захватчик Кир!.. Иди, утихомирь их
потом. И так сколько сил уходит на возню со смутьянами.
- Ага. Хм. Это - истина, - пробормотал Куруш, успокаиваясь. - Ты
прав, как всегда, брат Гау-Барува. Повод нужен.
"Разбойник грабит без длинных разговоров, - устало подумал Утана. -
Нападет на караван - отдай, и никаких. А этот, - купец исподлобья глянул
на царя, - тот же разбойник, только крупный, но ему, видишь ты, повод
какой-то нужен для грабежа. - И он пришел к неожиданному для себя выводу:
- Значит, большой силой обладает вера людей в справедливость, если даже
могущественному Курушу приходится, скрепя сердце, подлаживаться к ней. Но
где она, справедливость? У нас ее нет. Если справедливость и впрямь
существует где-то, то ее... надо искать у саков аранхских".
Пораженный собственной догадкой, Утана впал в глубокую задумчивость.
- Да, да! Для войны нужен повод, - повторил Куруш с нахрапистой
уверенностью, точно не советник подсказал ему сейчас, а сам он родил эту
важную мысль. - И повод нашелся! Пусть гонцы разнесут по всему государству
весть, что царица саков, свирепая Томруз, не захотела, вопреки...
вопреки... и надо ей глотку...
- Вопреки желанию своего народа, - шепнул Гау-Барува.
- Не захотела, вопреки желанию своего народа, - мрачно подхватил
Куруш, - заключить с нами... заключить с нами... и надо ей глотку...
- Дружественный союз, - подсказал Гау-Барува.
- Заключить с нами дружественный союз, и надо ей голову...
- И смертельно оскорбила царя царей, дерзко посмеявшись над его
добрыми намерениями, - подбросил новую мысль Гау-Барува.
- Да! Посмеявшись над... и надо ей гло...
- По этой причине строптивую Томруз следует строго наказать! -
размеренно отчеканил Гау-Барува.
Царь, вскинув руки, назидательно взмахивал ножом при каждом слове
советника.
- Вот именно! - жестко усмехнулся Куруш и одобрительно кивнул
Гау-Баруве. Они хорошо понимали друг друга. - Наказать! Ты что скажешь,
Виштаспа?
Царь присел на корень чинары и опять взялся точить нож, не спеша,
деловито, с присвистом, поворачивая после каждого звенящего рывка клинок
другой стороной.
Дзир-вжиг. Дзир-вжиг. Дзир-вжиг!
Солнечный зайчик, отражаясь от голубоватого железа, метался то вправо
от царя, то влево. Будто кто-то попеременно открывал то один, то другой
глаз.
Виштаспа - то есть, "Дикоконный" или "Боевыми конями обладающий" -
приходился Курушу двоюродным племянником.
"Я с готовностью поддерживаю дядю во всех воинственных начинаниях. И
не только потому, что дорожу почтенной и чрезвычайно доходной должностью
сатрапа. Истинный патриарх, неукоснительно соблюдающий в мыслях и
поступках предписания Заратуштры, я считаю войну и грабеж соседей делом,
угодным богу. Я денно и нощно мечтаю о полной победе персидского оружия во
всех странах мира, доступных копытам наших коней".
Была у Виштаспы и тайная, тщательно запрятанная в самых глубоких
пещерах его сознания, заветная мечта, ради которой он ловко и
осмотрительно направлял Куруша, незаметно подталкивая, по опасной бранной
дороге.
Начало царскому роду так называемых "ахеменидов" положил Гахаман,
вождь персидского племени пасаргад.
От единственного сына его, Чишпиша, произошло трое сыновей - Первый
Куруш, Первый Камбуджи и Ариярамна.
Первый Куруш - Кир I - не оставил потомства.
С Первого Камбуджи и Ариярамны род раздвоился на старшую и младшую
ветви.
К старшей принадлежал сын Первого Камбуджи - Куруш Второй, победитель
Иштувегу и Креза.
К младшей - Варшам, сын Ариярамны, и Виштаспа, сын Варшама.
Старшая ветвь потомков Гахамана быстро и безудержно вырождалась.
"Дикоконный" усматривал в упадке "верхнего" семейства божью кару. Говорят,
в борьбе за власть Первый Куруш подло убил Спантаману, преемника
Заратуштры. За этот давний смертный грех, как полагал Виштаспа, и
расплачивался теперь Куруш Второй, носящий имя святотатца.
Кроме того - а может быть, именно потому? - старшую ветвь иссушали
внутрисемейные браки. И все - из-за богатства, чтоб не делить его, отдавая
близких родственниц на сторону, из-за тиары царской, чтоб не попала она в
чужие руки.
Так, Куруш Второй, сын Манданы, дочери Иштувегу, женат на другой
дочери Иштувегу - на тетке своей Хамите.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67