Правда, большая часть труда выпадает на долю раба. На
Востоке хозяин и раб вместе едят. Правда, большая часть пищи выпадает на
долю хозяина.
- Иду на войну, - важно объявляет Михр-Бидад, сбросив сапоги, вымыв
руки и усевшись рядом с отцом, по правую руку. После отца - он старший
мужчина в семье. По левую руку от хозяина - хозяйка.
- Вах! - восклицает старик. - Против кого война?
- Против саков аранхских.
- Доброе дело, доброе - оживляется старик, бывалый рубака, дравшийся
с мадами, ходивший на Лидию. - У саков, я слыхал, хорошие кони и овец
много.
- Тебе бы только овец и коней! - вздыхает старуха. - У саков, я
слыхала, и луки неплохие, и стрел у них немало. Да и сколько их
достанется, овец и коней? Гонят на войну - обещают десять сум золота. А
как начнут делить добычу - одни объедки нам остаются. Лучшее уходит в
казну царя, в лапы его приближенных.
- Молчать пустая ступа! Где ест тигр, там сыт и шакал. И тебе
перепадет что-нибудь. Вам, бабам, только б вздыхать. Мужчина сотворен для
битв.
- Сегодня беседовал с Курушем, - небрежно говорит Михр-Бидад и зевает
равнодушно и скучающе. А самому... самому так и хочется вскочить и
пуститься в пляс.
- Вах! - подпрыгивает старик. - И что?
- Царь запомнил меня еще с тех дней, когда я был у него в Задракарте.
"Раносбат хвалит тебя, - сказал Куруш. - Я люблю храбрых и преданных
людей. Служи так же хорошо, и ты станешь одним из моих телохранителей".
- Вах! - Старик резко отодвигает глиняную миску с гороховой
похлебкой. - Сегодня такой день... Эй, Аспабарак! Бросай все! Режь барана.
Праздник у нас!
Он восхищенно глядит на Михр-Бидада, треплет растроганную старуху за
плечо, всхлипнув, утирает слезу.
- Спасибо жена! Твой сын... мой сын... спасибо, спасибо!
Носятся по двору, хлопочут домочадцы.
Братья и сестры пристают к Михр-Бидаду:
- Пригони мне черного жеребенка.
- А мне - рыжих ягнят!
- Верблюжонка!
- Сакских девочек! Мы будем с ними играть.
- Ладно, хорошо. Пригоню. - Михр-Бидад мягко отстраняет ребятишек и
подходит к жене. Она сидит, опустив голову, на краю глинобитного
возвышения и одна во всем доме не радуется новости.
Михр-Бидад - удивленно:
- Ты чего?
Жена - глазастая, юная, похожая больше на девчонку, чем на мать
полугодовалого ребенка - крепко прижимает к себе сына и всхлипывает:
- А если тебя... убьют?
У Михр-Бидада жалостно раскрывается рот. Но тут ему приходит на
память, как обращается с матерью отец. Михр-Бидаду стыдно за свою
слабость. Он смеется натянуто:
- Бе, дура! Кто меня убьет? Не родился еще человек, который...
Он досадливо машет рукой - стоит ли с тобой разговаривать! - и
уходит, гордый и воинственный, прочь от возвышения.
Известно, конечно, молодому персу: на войне убивают. Но, как всякий
человек, собирающийся в поход, щитоносец непоколебимо верил, что именно
его-то обязательно минует вражеская стрела...
Зажарен на вертеле баран. Принесен мех с вином. Созвана в гости толпа
ближайших соседей. Далеко за полночь шумят во дворе мужчины.
- Война против саков - дело, угодное богу Ахурамазде, - изрекает
свысока приходский жрец огня, усевшийся, по нижайшей просьбе хозяина, на
самое почетное место. - Ибо кочевники Турана - племя неверных, двуногие
скоты, люди-насекомые. Они не рождаются - вываливаются из материнского
чрева. Не умирают - околевают. Не ходят - несутся или волокут ноги. И не
едят, а жрут, - убежденно говорит жрец.
Гости не спускают с Михр-Бидада заискивающих глаз.
Повезло человеку!
Стать телохранителем царя - великая честь, заветное желание каждого
перса. Но не каждому персу это доступно - жизнь повелителя доверяют обычно
лишь сыновьям родовых старейшин, богатых людей. Михр-Бидад - из простых, а
сумел угодить Курушу. Повезло. Успех и удача.
Приятно оглушенный сладким вином, обильной закуской и завистью
окружающих, блаженствует Михр-Бидад, парит в мечтах, как на широких и
мягких крыльях волшебной птицы Семург.
Весь дом веселится. Только Фаризад, жена Михр-Бидада, всеми забытая,
сидит на корточках в уголке двора, кормит ребенка и горько плачет. И
откуда берется столько слез?
Они струйками заливают маленькую грудь женщины и смуглое лицо малыша.
Ребенок то и дело отрывается от соска, беспомощно мигает мокрыми от
материнских слез черными глазами и тонко хнычет. Горе. Печаль.

"Война? Хорошо! На войне позволительна любая гнусность.
Сними узду с низменных желаний.
Испытывай самые дикие удовольствия.
Удовлетворяй самые пакостные поползновения твоей души.
Падай на самое дно. Валяйся в гуще мерзостей. Раскрутись до
последнего витка. Можешь резать, вешать, топить, рубить, похабничать,
насиловать, жечь.
Можешь все!
Тебя только похвалят. Ты - арий, ты - благородный, ты - господин. И
ты - на войне..."
- Раносбатэ-э-эй! - восторженно завизжал Михр-Бидад, откидывая
длинной ногой вышитый полог, прикрывающий вход в шатер военачальника.
Перс волок, накрутив косы на руки, двух пленных сакских девушек.
Они бились у его бедер, кричали, царапались, кусались, словно молодые
тигрицы, пойманные охотниками в зарослях. Михр-Бидад встряхивал их за
волосы, чтоб усмирить, и пьяно гоготал, покачиваясь из стороны в сторону.
- Раносбато-о-оу! Хоу, Раносбат!
- Хо-оу, Михр-Бидад! - провизжал в ответ Раносбат. - Ну, влезай! Где
ты застрял?
- Двух куропаток подстрелил, ха-ха-ха!
- Куропаток?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67