«Я рядом с тем гротом», — догадался Костя, торопливо отходя к вентиляционной трубе, готовый, если залязгают дверные запоры, немедленно исчезнуть.
Переждав, пока голоса и шум колес на рельсах, удаляясь, затихли, Костя перешел к другой двери. Она была заперта изнутри на тяжелый стальной крюк и два массивных засова. «Значит, входная дверь — большая, — соображал Костя. — А эта — вспомогательная. Через нее сюда не входят. Но выйти можно. Попробовать, что ли?»
Но, пытаясь представить, что его может там ожидать, он заколебался. «А вдруг я окажусь в лапах эсэсовцев? Тогда уже никто из наших не попадет сюда. А здесь — торпеды! — Костя опасливо подошел к ним, освещая и разглядывая. — Одна такая фашистская ехидна отправила в пучину и нашу „Неву“, — подумал с ненавистью Костя. И уже новые мысли зашевелились в его беспокойной голове: — Взорвать их сейчас автоматной очередью! Погибну сам, но и это черное гнездо вместе с находящимися здесь фашистами и подводной лодкой взлетит на воздух. Вот только возможно ли в любом случае взорвать торпеды выстрелами? Может, у них сейчас недостает каких-либо взрывателей? И как сказался бы взрыв на судьбы заключенных? Вдруг потом их всех перестреляют за это?»
Не зная, как ответить на вопросы, Костя решил: «Ход сюда я теперь знаю, всегда смогу вернуться. А предварительно лучше переговорить с Борисом Андреевичем. И если придется пойти тайком от своих на такую диверсию, надо будет заранее показать себя здесь раза два в личине Граббе. Чтобы не пытали потом наших людей».
Порешив так, Костя вернулся к вентиляционной трубе и быстро поднялся наверх. Там он поставил крышку на место, закрыл ее на щеколды и заторопился «домой», пока было еще светло. Спускаться с возвышенности на холодном ветру по обмерзшим скользким камням в темноте было бы и трудно и опасно.
…Встреча с Рыниным состоялась только через неделю. А до этой встречи Костя все же сумел найти замаскированный вход в подземный тайник. Но побывал он там не один, а с друзьями.
4
Шли дни. Они складывались в недели. Продолжалась и жизнь на острове.
Хмурым и холодным днем под свист пронзительного ветра, перемешанного с острым сухим снегом, хлеставшим в окна, за столом казармы охранников в Центре разразилась ссора. Играли в кости. И широкоплечий, низкорослый Пауль нарушил правила игры.
— Ты нарушил правила! — сказал проигравший соперник, высокий, длинноносый Адольф.
— Я не мог нарушить правила! — не согласился Пауль. — Не ври, глиста!
Рука у Адольфа была длинная, и за «глисту» Пауль немедленно получил через стол сильный удар в нос.
Оба сцепились, нанося один другому удары кулаками и тяжелыми сапогами. В драку ввязались другие: одни — на стороне Пауля, другие — на стороне Адольфа. И вскоре всеобщая потасовка приняла угрожающие размеры.
Драка прервала длинные рассуждения Шакуна о русской зиме, и он заинтересованно стал наблюдать за ходом сражения.
— Павел, разними их! Что тебе стоит с твоей силищей! Расшвыряй их в разные стороны. А то они еще порешат друг друга!
— Что ты, Федор, разве можно нам лезть в их дела. Они — немцы. Ты как хочешь, а я уйду от греха. — И Борщенко, опасаясь нежелательных осложнений, вышел в соседнюю комнату, наблюдая оттуда, как озверевшие немцы наносили друг другу здоровенные удары.
Шакун не выдержал. Он подскочил к наседавшим друг на друга Адольфу и Паулю и завертелся около.
— Пауль, Пауль, что ты делаешь! — выкрикивал Шакун. — Адольф! Ну зачем ты!
— Да ты что суешься к нам, русская свинья! — обернулся рассвирепевший Пауль, и Шакун получил от него меткий удар в зубы. Искры посыпались из глаз Шакуна. Он отлетел в сторону Адольфа и получил от того новый удар — в ухо. Обалдевший Шакун свалился к ногам Пауля, под быстрые удары его кованых сапог.
Несколько минут немцы нещадно дубасили взвывшего Шакуна кулаками и ногами, пока, наконец, он не сумел подкатиться под чью-то койку.
Борщенко, наблюдая за побоищем, заметил, что дерутся немцы по-своему, по-немецки. Все они не щадили физиономии противника, но в то же время обегали столы, боясь их опрокинуть. И даже табуретки, разбросанные по комнате, были перевернуты случайно, при падении немцев, сбитых с ног.
Драка прекратилась мгновенно с появлением оберштурмфюрера Хенке. Видимо, ему позвонили, и он явился на место происшествия самолично.
Всех пострадавших немедленно отправили в лазарет, который, кстати, был рядом.
Шакун успел добраться до своей койки и прикладывал лезвие ножа к огромной шишке на лбу. При появлении Хенке он встал и вытянул руки по швам.
Пока Хенке выяснял причину драки и кто ее затеял, из лазарета сообщили, что четверо на несколько дней останутся там. Остальные пострадавшие после обработки постепенно возвращались в казарму, залепленные пластырными лентами.
Хенке не на шутку, встревожился.
Война на Восточном фронте до предела выжала людские резервы Германии. Армии на Востоке ощущали постоянную нехватку в живой силе, таявшей под все нарастающими ударами русских. Здесь, на далеком островке, ресурсы охранных частей тоже были ограничены. И вдруг сразу выбывают четыре единицы! И хотя все пострадавшие обслуживали «западников», где было спокойнее, чем у русских, такой урон был чувствительным.
Тут Хенке увидел стоявших у своих коек Шакуна и Борщенко.
— Это еще что такое? — грозно спросил он, подходя ближе и разглядывая распухшую физиономию Шакуна. — Неужели ты посмел ударить кого-либо из них?…
— Нет, господин оберштурмфюрер, я пробовал их разнять.
— А-а-а, ну это другое дело, — смягчился Хенке. — Кто же это тебя так разделал?
— Пауль и Адольф, господин оберштурмфюрер, — виновато отрапортовал Шакун.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92