Обычно после таких встреч на следующий день во многих домах производились обыски, нередко кто-либо был арестован.
Правда, в квартире Славиных обысков еще не было, но приход Светланы наводил на грустные размышления.
Анастасия Георгиевна спокойно и даже доброжелательно пригласила соседку в комнату и предложила садиться.
Светлана тоже вела себя непринужденно. Глядя на Володю смеющимися глазами, сказала:
— Тетя Стася, а у вас Володя через несколько лет жених на всю округу будет.
— Брось ты, Света, — махнула рукой Анастасия Георгиевна, — ему еще далеко до женихов-то, да и война идет, разве до этого теперь?
— Да, вы правы, — сделала Латанина грустное лицо, — война проклятая... Эти немцы много нам горя принесли. Хоть бы весточку какую получить, как там на фронте наши держатся, хоть бы устояли перед ихними танками да самолетами. Я вот только удивляюсь, чего мы без дела сидим? Мы тоже могли бы нашим помочь.
— Э, милая, — испуганно сказала Анастасия Георгиевна, — послушай моего совета — не лезь ты в это дело. Мы же с тобой мирное население, а немцы таких не трогают. Они же берут только тех, кто им вредит. Вот и тебе я советую: нечего в драчку лезть, у них вон сколько солдат да орудий разных, что ты им сделаешь? Только голову потеряешь. Поэтому, послушай меня, выбрось такие мысли из головы и другим об этом не говори, а то придет времечко — пожалеешь.
Латанина улыбнулась:
— Что, тетя Стася, пойдете на меня в гестапо доносить?
— Да ну тебя! Чего это я пойду, будто я не вижу, что не всерьез все это мелешь. Расскажи-ка ты лучше, как дела дома, все здоровы?
— Да, слава богу. Я, кстати, чего к вам забежала? Не одолжите ли вы мне терки, хочу оладей картофельных приготовить.
— Почему же не одолжу. — Хозяйка вышла на кухню и принесла терку. — На, бери, делай себе оладьи и ешь на здоровье.
Светлана взяла терку и ушла. Анастасия Георгиевна долго смотрела ей в спину, когда она шла по двору к калитке. Владимир глухо сказал:
— Ну, завтра надо ждать гостей. Вот увидишь, мама, после обеда немцы как штык явятся к нам.
Когда пришел Михаил Иванович, мать, сын и дочь, дополняя друг друга, сообщили ему о «гостье». Это взволновало Михаила Ивановича, и он долго о чем-то думал. Затем посмотрел на жену и детей:
— Ладно, огорчаться не следует. Во-первых, может, мы зря Светлану подозреваем, во-вторых, как стемнеет, мы с тобой, Володя, кое-что перепрячем в огороде. — Михаил Иванович встал со стула, прошелся по комнате и неожиданно улыбнулся. — И в-третьих, завтра воскресенье, и вы вдвоем снесете все это на базар и отдадите одному человеку, ну, а как это сделать, я скажу завтра, а сейчас я хочу есть, и если ты, мать, меня сию же минуту не накормишь, я умру с голоду...
Воскресное утро выдалось солнечным и морозным. Отец попросил Володю покараулить, а сам направился с лопатой в огород, где ночью они закопали в ведре все то, что надо было сегодня передать партизанской связной.
Позавтракав, Анастасия Георгиевна и Володя направились на базар. Возле калитки они столкнулись с женщиной из соседнего дома. Она тоже шла на базар, и они пошли втроем. А вот и он — Комаровский рынок, расположенный у самого болота, через которое летом пройти было невозможно, а сейчас люди подходили к базару со всех направлений.
Мать делала вид, что приценивается к продуктам, а сама глазами искала нужного ей человека. Соседка, которая уже успела выменять довоенную шерстяную кофту на небольшой кусочек сала и десяток яиц, начала поторапливать Анастасию Георгиевну.
Славина ломала голову над тем, как избавиться от соседки. Но вдруг началась паника, послышались крики: «Облава! Облава!»
Мать взяла сына за руку:
— Остаемся на месте. Документы у нас в порядке.
Володя удивился. Он хорошо знал, что у матери в сумке лежат ровные стопки писчей бумаги, копирка и, самое главное, фотоаппарат. Все это они должны передать женщине, партизанской связной, которая скажет: «Нет ли у вас в продаже сапог и дамской шубы, желательно черного цвета?» Мама и соседку позвала с собой для прикрытия, а тут, на тебе, — облава! Он наклонился к матери и тихо, чтобы соседка не слышала, проговорил:
— Мама! Но у тебя же в сумке...
Мать посмотрела на сына умными добрыми глазами и неожиданно улыбнулась:
— Ох, как ты у меня, сынок, вырос! Чтобы сказать маме что-то на ухо, уже нагибаться стал.
Володя стоял озадаченный, смотрел на мать и думал: «Вот это мама! В такой момент так держится да еще шутит!»
В это время гестаповцы и полицаи начали гнать толпу через площадь в сторону улицы Цнянской. Там они образовали пропускной пункт. Толпа оттеснила от Славиных соседку. Мать, проходя мимо воза, обратилась к сидящему на нем старику:
— Дедушка! Продай десяток яиц!
Дед удивленно посмотрел на женщину, которая решила покупать яйца в такой момент.
— Я, дочка, не продаю. Меняю.
— Дедушка, милый, а ты продай. Вот тебе марки, дай — хотя бы десяток. Пойми — очень надо! — и, помолчав, глядя прямо в глаза старику, добавила: — Для жизни надо!
Старик перевел взгляд туда, где толпились у пропускного пункта люди, и начал дрожащими руками, не считая, перекладывать в корзину Славиной яйца.
— Бери, родная, раз для жизни надо.
Когда он положил в корзину десятка полтора яиц, мать сказала:
— Хватит, спасибо.
Но дед продолжал перекладывать яйца, штук тридцать положил и проговорил:
— Ну, с богом. Идите, люди добрые.
Мать протянула ему все марки, которые были у нее, но старик отшатнулся:
— Не нужны эти бумажки, у нас с тобой, дочка, есть только одни деньги. Придет время — будем ими рассчитываться!
— Спасибо, дедушка! Счастливо оставаться, добрый человек!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155