Я вышел на веранду и, пристукнув черенок ножа о перила, закрыл нож. Иначе он почему-то не закрывался.Тут только я заметил, что внизу у крыльца возле удочек, прислонённых к стене, стоял Люсик.— Давно встал? — спросил я, жуя.— Нет, — поспешно ответил он, вскинув на меня большие ясные глаза птицы феникс. Видно было, что он боится, как бы я не почувствовал неловкости за то, что он ждал меня.— Поди отрежь себе, — сказал я и протянул ему нож.— Не хочу, — замотал головой Люсик.— Иди, говорю, — повторил я, надкусывая свой бутерброд.— Клянусь мамой, я так рано не люблю, — сказал Люсик и, сморщив коротенький носик, приподнял брови почти до самой своей школьной чёлки.— Тогда пошли копать червей, — сказал я и спустился с крыльца.Люсик взял обе удочки и пошёл за мной.Мы шли по деревенской улице. Налево от нас высились общественные здания: правление колхоза, столовая, золотящийся стругаными брёвнами амбар. Строения эти стояли у самого обрыва. Внизу, под обрывом, шумела невидимая отсюда река. Справа шло кукурузное поле. Кукуруза уже дозревала, на крепких плодах усохшие косички стояли торчком. Улица была пустой. Три свиньи местной породы, чёрные и длинные, как снаряды, медленно перешли улицу.Небо было бледно-зелёное, нежное. Впереди на южной стороне небосвода сияла огромная мохнатая звезда. Больше на небе не было ни одной звезды, и эта единственная, казалось, просто зазевалась. И пока мы шли по дороге, я все любовался этой мокрой, как бы стыдящейся своей огромности, звездой.Горы, ещё не озарённые солнцем, были тёмно-синими и мрачными. И только скалистая вершина самой высокой горела золотым пятнышком — она уже дотянулась до солнца.Справа за кукурузником открылся школьный дворик с маленькой, очень домашней школкой. Двери одного из классов были открыты. Все классы выходили на длинную веранду с крылечком. В конце веранды стояли парты, нагромождённые одна на другую.Мимо школьного дворика на улицу выходила дорога, занесённая галькой и крупными камнями — следами ливневых потоков.Здесь мы решили попробовать. Я ещё доедал свой бутерброд, а Люсик, прислонив к забору удочки, начал выворачивать камни.— Есть? — спросил я, когда он, приподняв первый камень и всё ещё держа его на весу, заглядывал под него. Словно, не окажись под камнем червей, он хотел поставить его на то же место.— Есть, — сказал Люсик и отбросил камень.Доев последний кусок, я почувствовал, что очень хочется курить. Но я знал, что у меня в верхнем кармане ковбойки только три сигареты, и решил перетерпеть. Я только вытащил оттуда спичечный коробок, высыпал из него спички и приготовил пустой коробок для червей. Люсик уже собирал их в железную коробку.Выворачивая камни, мы потихоньку подымались вверх. Червей всё-таки попадалось мало. Под некоторыми камнями совсем ничего не было. Маленький Люсик порой выворачивал огромные камни. Чувствовалось, что руки его привыкли к работе, что вся его упорная фигурка привыкла одолевать сопротивление тяжести.Потихоньку подымаясь, мы поравнялись с помещением школы. Внезапно, подняв голову, я заметил на веранде женщину. Она выжимала в ведро мокрую тряпку. Я очень удивился, что не заметил её прихода. Ещё больше я удивился, разглядев, что это светловолосая русская женщина. Было странно её здесь видеть.— Здравствуйте, — сказал я, когда она повернула голову.— Здравствуйте, — -ответила она приветливо, но без всякого любопытства.Из открытого класса вышла девочка-подросток с веником в руке. Она сунула его в то же ведро, стряхивая, несколько раз хрястнула им о крыльцо и, молча посмотрев на нас, вошла в помещение. Она была очень хороша и, когда уходила, прямо и неподвижно держала спину, чувствовала, что на неё смотрят. Очарование её личика заключалось, пожалуй, в каком-то редком сочетании восточной яркости и славянской мягкости черт.Я посмотрел на Люсика. Удивлённо приоткрыв рот, он лупал своими наивными глазами птицы феникс.— А эта откуда взялась? — спросил он у меня по-абхазски.— Приезжай годика через три, — сказал я.Люсик вздохнул и взялся за очередной камень. Я тоже наклонился.Было слышно, как на веранде женщина шваркает тряпкой, и гонит воду по полу. Наверное, думал я, послевоенная голодуха занесла её невесть как в это горное село. А потом родила от какого-то свана девочку, так и осталась здесь, решил я, сам удивляясь своей проницательности.— Как спуститься к реке? — спросил я.Она разогнулась и слегка поводила запрокинутой головой, чтоб отпустило затёкшую шею.— А вон, — вытянула она голую, мокрую по локоть руку, — дойдёте до дома и сразу вниз.— Я знаю, — сказал Люсик.Снова вышла девушка с веником.— Дочка? — спросил я.— Старшая, — подтвердила она с тихой гордостью.— А что, ещё есть? — спросил я.— Шестеро, — улыбнулась она.Этого я никак не ожидал. Для женщины, родившей шестерых, она была слишком моложава.— Ого, — сказал я, — а муж что, в школе работает?— Председатель колхоза, — поправила она и добавила, снова кивнув на дом через дорогу: — Так это ж наш дом.Дом едва виднелся сквозь фруктовые деревья, но всё же было видно, что этот ладный просторный дом вполне может быть председательским.— Я работаю на метеостанции, — пояснила она, — а здесь я так, прирабатываю…Девушка, которая всё это время прислушивалась к разговору, теперь отряхнула веник о крыльцо и, строго посмотрев на мать, вошла в класс, все так же прямо и неподвижно держа спину.— Не трудно? — спросил я, стараясь вместить в вопрос и хозяйство, и детей, и, главное, жизнь среди чужого народа.— Ничего, — сказала она, — дочка помогает…Больше мы ни о чём не говорили. Набрав червей, мы взяли свои удочки и пошли.
1 2 3 4 5 6 7 8