Но выпечка Рут Кент – исключение. К тому же с годами она становилась лучше и лучше, все партии были удачны, и популярность лавки неумолимо росла. Обеим женщинам это приносило приличный доход, но жена мясника быстро старилась из-за вечных перепалок с супругом, пока оба не утомились настолько, что окончательно ушли от дел и провели остаток жизни в спорах о свинине. К тому времени Вильям Уолкер стал постоянным покупателем в мясной лавке, а Рут целыми днями пекла пироги и все реже думала о чем-то другом.Однажды, сразу после обеда, когда рабочие обыкновенно возвращаются на фабрики, Вильям заглянул в «Полную чашу» пропустить кружечку пива. Он был у стойки один и все прокручивал в уме фразу, которую придумал еще утром, а к обеду довел до совершенства. Вильям так ее заучил, что, когда бармен предложил ему еще пива, он не раздумывая ответил:– Может, ты не прочь прогуляться, скажем, в воскресенье…Тут он осекся. Возникло неловкое молчание, и мужчины медленно подняли глаза друг на друга.– Я хотел сказать… – начал Вильям, но он понятия не имел, что хотел сказать.– Еще? – повторил бармен и, не дожидаясь ответа, стал наливать пиво в его кружку. Они пристально наблюдали, как тонкий слой пены поднимается над коричневым элем. Вильяму здорово повезло: его блестящее предложение так изумило бармена, что через минуту тот позабыл точную формулировку, и теперь оба лихорадочно рылись в памяти.– Я об охоте, – наконец выдавил Уолкер.– А, нуда, нуда, – затараторил бармен. – Конечно же, охота!– У вас тут кролики водятся?– О да! Как раз по воскресеньям их стреляем! – Бармен был страшно рад удачному выходу из положения и даже не подумал, что ружья у него нет вовсе, капканы последний раз он ставил в пятнадцать лет, да и вообще мало кто нынче ходит на охоту.– Ну, – сказал Вильям, – тогда постреляем как-нибудь!– Ага, постреляем.– Твое здоровье!– Твое здоровье!И он быстренько скрылся в задней комнате.Вильям поднес кружку к губам. Капля пота скатилась по его лысине, набрала скорость на побагровевшем лбу, свесилась с кончика носа и булькнула в пиво. Он оглядел бар, нимало не сомневаясь, что все посетители его услышали. Но в зале никого не было. Тогда Вильям стал пить.После третьей пинты он направился в мясную лавку. Уолкер сунул незажженную сигару в зубы (он терпеть не мог табачного дыма, но сигара должна была произвести впечатление на Рут). Затем немного постоял у двери, разгладил пиджак, убедился, что подтяжки не перекрутились, и принялся старательно заправлять рубашку в брюки. Однако пиво лишило его точности движений, поэтому он ввалился в лавочку, все еще пряча хвост рубашки и неуклюже извиваясь.– Господи! – воскликнула Рут, которая наблюдала за его забавными приготовлениями из окна. – Куда ты так вырядился?– Если ты не прочь… то есть… если ты можешь… воскресенье… будет время в воскресенье… если погулять… ну, понимаешь… мы могли бы…Так он мучился несколько минут, теряя мысль н начиная все заново. Чувство времени вместе с ловкостью, по-видимому, осталось в «Полной чаше», и бессвязный монолог Вильяма затянулся. Рут слушала молча, опершись локтями на прилавок. В уголках ее губ заиграла легкая улыбка. Наконец лепет утих, но не раньше, чем Рут перегнулась через стойку и поцеловала Уолкера в щеку.– В воскресенье, – сказала она.В магазин вошел покупатель, и огорошенный Вильям попятился к двери, не отрывая взгляда от Рут. Она улыбалась как-то иначе, по-новому: ее лицо приобрело незнакомые очертания, улыбка возникла на щеках, затем теплое напряжение поднялось к глазам и пролилось на грудь, легкие наполнил щекочущий воздух. Покупатель дернул себя за воротник и кашлянул – он торопился и, должно быть, понял, что если не прекратить волшебство прямо сейчас, то можно простоять так полдня.На первое приглашение Вильяму потребовалось двенадцать месяцев, и только пиво помогло ему одолеть врожденную робость. Раньше он вообще не пил, поэтому расхрабрился не на шутку. Но быть пьяным постоянно Уолкер не мог, а в трезвом виде так конфузился, что заходил в магазин лишь в самые оживленные часы. Краем глаза Рут наблюдала, как он проскальзывает в дверь и до последнего прячется за спинами покупателей. Стоило ему подойти к прилавку, Рут сразу отворачивалась в поисках пирога, словно бы говорила: «Я все понимаю, не волнуйся». Когда же она протягивала Вильяму тяжелый бумажный пакет, то замечала, что становится еще выше, а в руках ощущала легкое покалывание. Как ребенок, которому велели не озорничать, она едва сдерживала улыбку и называла всем известную цену. Ее голос при этом становился необычайно низким и заговорщицким.За несколько дней покупка пирога исподволь превратилась для обоих в ритуал. Уолкер по-прежнему вел себя робко, но теперь в его робости появилась нотка чудачества и даже лукавости. Однажды, подойдя к прилавку, он подмигнул Рут, при этом храня насмешливо-серьезное выражение лица, а та в ответ сделала маленький реверанс. Так продолжалось всю неделю, поэтому к воскресенью оба понятия не имели, как прекратить игру и снова стать нормальными людьми.Был жаркий день, и Вильям зашел за ней в два часа. Тогда Рут жила в комнатах над магазином, потому что иначе не смогла бы постоянно смотреть за пирогами. Кроме того, так выходило дешевле. Рут открыла дверь и высунулась наружу. На ней было простое зеленое платье и соломенная шляпка, нос перепачкан в муке. Последнее обстоятельство смутило Вильяма: хоть ему и нравилось белое пятнышко, было бы жестоко с его стороны вывести даму на улицу в таком виде. Поэтому он постучал себя по носу. Сперва Рут решила, будто это часть их игры, но потом заметила, куда смотрит Уолкер, и догадалась, в чем дело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59