Я спрашиваю:— А ты знаешь, о чем я все время думаю?В ответ не раздается: «Ну?» Я продолжаю:— О том, что, расскажи мне про этот погребок не ты, а кто-нибудь другой, я счел бы его антисемитом.— Это почему же?— Я не верю, что все спекулянты в то время были евреями.— А я разве это говорил?— Так уж буквально нет, но в том погребке сидели одни только…Арон перебивает меня:— Неужели так трудно понять, что я туда пошел лишь потому, что меня пригласил Кеник, а сам Кеник туда пошел лишь потому, что там были одни евреи. В Берлине наверняка были тысячи других погребков, без евреев. Но ведь туда-то Кеник не пошел. А раз не пошел он, не пошел и я.— Ясно.— И еще одно: я не рассказываю тебе послевоенную историю, я рассказываю, что произошло лично со мной. А это не одно и то же. Я понимаю, конечно, что у тебя сложилась определенная картина и ты отыскиваешь совпадения. Но вот это, мой дорогой, твоя проблема, а вовсе не моя.Он скатывает валиком плащ, кладет его себе под голову, вытягивает ноги и ровно через пять минут уже спит. Мне еще ни разу не приходилось видеть Арона спящим, я разглядываю его, а сам жду мух, которых я мог бы от него отгонять. * * * Арон предполагал, что встретится с Тенненбаумом в погребке, но Кеник повел его в квартиру Тенненбаума, которая находилась через несколько улиц. По дороге он рассказал о своем начальнике: редкостный умница, образованный, перед войной был адвокатом или кем-то в этом роде — юрист, прекрасные связи с союзниками, немногословен, строгий, но справедливый.— С первого раза он может показаться тебе человеком холодным, но зато он личность.— А ты с ним уже говорил про меня?— Прямо вчера вечером.— Ну и?— Я просто сказал, что мы сегодня к нему придем, и все. Чтоб он сразу знал, кто ты.Дверь открыла пожилая женщина, и Кеник сказал:— Мы договорились с господином Тенненбаумом.Женщина проводила их в богатую комнату, где были книжные полки до самого потолка, восточный ковер, жалюзи. Кеник плюхнулся в кожаное кресло и сделал приглашающий жест, словно все это принадлежало ему. Арон старался держаться спокойно, он чувствовал, что и слова Кеника, и роскошная обстановка на него произвели впечатление, что он и сам уже начинает считать Тенненбаума важной персоной, хотя до последней минуты ничто этого не подтверждало, как, впрочем, ничто и не опровергало.— Ты только посмотри, — шепнул Кеник. Он подошел к двери и нажал выключатель. На редкость большая хрустальная люстра, лампочек примерно на тридцать, ослепила Арона, Кеник тотчас ее выключил и снова сел, чтобы хозяин не застал его за подобным ребячеством. Арон подумал: наверно, Тенненбауму его квартира досталась тем же путем, что и мне моя, может, и здесь раньше жил какой-нибудь Лейтвейн, особенно при таких-то, как говорят, отношениях Тенненбаума с союзниками, хотя сама по себе квартира еще ничего не доказывает.— Не люблю я ждать, — сказал он.— Потерпи немного, — ответил Кеник, — у него, верно, дела.— У меня тоже дела.Наконец Тенненбаум явился, сама невзрачность, иначе не скажешь, среднего роста, тощенький. Единственное, что производило впечатление, это, без сомнения, золотая булавка в галстуке, с красным камнем.— Сидите, сидите, — сказал он и сел.Пожилая женщина высунулась из двери и спросила, не принести ли чего, чаю к примеру.— Не надо, — ответил Тенненбаум. — Я думаю, будет лучше, если мы для начала переговорим с глазу на глаз.Кеник тотчас вскочил, сказал «конечно, конечно» и откланялся. Выходя, он незаметно подмигнул Арону, и они остались вдвоем.— Итак, вы хотели бы поработать у нас?— Это не совсем точно.— А что же тогда?— Это Кеник мне предложил и сказал, что будет лучше, если вы сами проинформируете меня, на что я могу рассчитывать. А хотеть мне покамест нечего.— Значит, вы не хотите?— Скажем так: сперва мне надо узнать, о какой работе идет речь, а уж после этого я смогу принять решение.— А разве Кеник вам не рассказал?— Самую малость. И мне это показалось не очень привлекательным.— Что же он вам рассказал?И Арон повторил вчерашний разговор, не преминув заметить, что мало пригоден для такого рода деятельности, к торговле по высоким ценам, что время на привыкание ему навряд ли что-нибудь даст, ибо, помимо отсутствия склонности к этому роду занятий, охоты у него тоже нет. Арон старался держаться уверенно. Чтоб Тенненбаум понял, что перед ним не какой-нибудь там подручный, ведь от начала зависит все. — А кто вы по профессии? — спросил Тенненбаум.— До лагеря я работал бухгалтером на текстильной фабрике.— Фабрика принадлежала еврею?— Да.— А как его звали?— Вам он наверняка не знаком, — ответил Арон. Его раздражала эта игра в вопросы и ответы, получалось что-то вроде допроса.— Не спешите с ответами, — сказал Тенненбаум, — а главное, не будьте таким чувствительным. Если нам предстоит работать вместе, я должен хоть что-то про вас знать. Итак, как его звали?— Лондон.Тенненбаум рассмеялся, правда, невесело: чтобы он и не был знаком с Лондоном! Хоть и немного, но он его знает, он знает даже, что Лондон уехал в Америку. А услышав об их родственных отношениях, начал заверять, что смутно вспоминает и его, Арона, как зятя Лондона.— Как же, помню, помню, там еще речь шла о свадьбе, как его дочку-то звали? Роза?— Линда.— Да, верно, верно, Линда.Вот теперь Тенненбаум знал, на какую полочку следует определить Арона. Он стал много приветливей, открыл спрятанный за книжными полками шкафчик и достал оттуда вишневый ликер, сказав при этом:— Должен честно признаться, я уже давно вас жду.— Меня?— Нет, не вас лично, а человека вашей специальности. Ну конечно же торговля — это не для вас.Остаток разговора не занял и получаса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78