Надя демонстративно чмокнула Анатолия Михайловича в щеку, ей хотелось, чтобы отчим почувствовал себя не в своей тарелке, занервничал. Она очень надеялась на его помощь в сложившейся ситуации.
– Ты по-прежнему в администрации у Паукова? – спросила Надя, желая убедиться в его неослабном могуществе.
– Паукова давно схарчили. Ноне другой. Но я по-прежнему в первых замах. Верно, фортуна так меня назначила – в первые замы. Но людей у меня прибавилось.
– И деньжат, – в тон ему добавила Надя, и ее светло-карие глаза насмешливо блеснули. – Воруешь, небось?
– Девочка моя, на зарплату, как прежде, так и нынче, не живут. Чай, взрослая уже, должна понимать – честным трудом в России денег не заработаешь, палаты каменные не построишь. Вопрос не в том – воровать или не воровать, а в том, чтобы воровать умно.
– А ты палаты построил?
– Не без этого. Но все на твою мать записано, не подкопаешься.
– Не стыдно? – незлобиво, как бы в шутку, спросила Надя.
– “Срам не дым, глаз не выест”, – любила говаривать моя бабушка. Ну а ты-то как живешь? Что с тобой, где ты? – Он выпалил эти вопросы без паузы. – Почему не пишешь, наконец?
– Кто-нибудь интересовался мной? – спросила она вместо ответа.
Он нахмурился и хлебнул из своей чашечки кофе.
– Так как же, дядя Толя? – Надя всегда именовала его именно так, и никогда папой.
Анатолий Михайлович скривился, со стороны можно было подумать, что ему не понравился кофе.
– В начале сентября был странный звонок. Мужской голос попросил тебя к телефону. Хорошо, что подошел я, а не мама. Сказал, что ты умерла несколько лет назад, спросил, кто говорит, и трубку тут же повесили.
– А дальше?
Анатолий Михайлович отрицательно покачал головой.
Надя понимающе кивнула:
– Они выслеживают нас, как зверей. Дядя Толя, ты должен помочь!
– Да я с удовольствием, – сказал он и настороженно огляделся. – А в чем, собственно, дело?
– Можешь устроить мне выступление на телевидении? Мне и моим друзьям?
– Зачем? – Хотя Анатолий Михайлович задал этот вопрос, сама просьба его, казалось, не удивила.
– Мы должны рассказать о проекте Сазонова, о Беловодье, обо всем. Иначе нам конец, и всему, что мы сделали и делаем, – тоже.
– А это так важно – то, что вы сделали? – неожиданно резко и пренебрежительно спросил он. – Нынче таких спасителей отечества на каждом углу пруд пруди, и каждый клянчит денег и, выклянчив, спешно прячет добычу в банке где-нибудь на Каймановых островах. Дерьмократы чертовы.
– Ты сам был демократом, – напомнила Надя. – То есть сначала был секретарем парткома, а потом, как митинги начались, сразу записался в демократы. И это ты направил меня к Гамаюнову. Я была тогда сопливой девчонкой, которая писала в школе сочинения на тему “Партия – ум, честь и совесть…”. А училка на уроке вдалбливала нам, что необходимо беречь народное добро. Какой-нибудь старый тракторишко ценнее жизни молодого парня, и комсомолец должен сгореть живьем, а трактор спасти. И почти все верили, что именно так и надо. Я, правда, сомневалась. В том, что все в это верят. Особенно в том, что корреспондент, состряпавший статейку о тракторе, который ценнее человеческой жизни, в это верил.
– Эх, что бы ты знала о жизни, девочка! Мораль надо тоже менять с умом. Смешно, в конце концов, держаться за устаревшие истины. – Он тяжело вздохнул. – Лучше расскажи, что это за Беловодье такое, о котором ты бормочешь.
– Гамаюнов тебе объяснял когда-то, что он задумал. Разве ты не помнишь?
– Не помню, – совершенно искренне признался Анатолий Михайлович.
Она вытащила из кармана блокнот, написала две фразы, вырвала листок и показала отчиму. Тот прочел, потер пальцем переносицу.
– Это же сказка какая-то.
– Так поможешь?
– Сегодня уже ничего не удастся сделать. – Он принялся вертеть в руках чайную ложечку – первый симптом, что он сильно нервничает. – Вот разве что завтра или послезавтра.
– Завтра, – прервала его Надя. – И еще я напишу заметку для газеты. Она тоже должна выйти на следующий день после передачи. Надеюсь, у тебя есть свои люди в каком-нибудь приличном, не слишком желтом издании?
– Теперь свобода печати, можно пойти в редакцию, и если материал заинтересует…
– Нужно, чтобы материал был в приличной газете на первой полосе.
– А в чем дело? Почему такая спешка? – Анатолий Михайлович вновь обернулся.
– Нас хотят уничтожить.
– Деньги? – спросил он шепотом.
– Не думаю, что они главная причина. Анатолий Михайлович нахмурился.
– Надя, а ты не можешь из всего этого как-нибудь выйти?
– Могу. В “деревянном костюме”.
Он посмотрел на нее с упреком – будто девочка неприлично пошутила.
– Хорошо, встретимся вечером у ночного клуба “Нерон”, – предложил Анатолий Михайлович. – Там всегда много народу.
– Договорились. Я выйду первая, а ты – минут через пять. До вечера. И постарайся меня не обмануть.
– Разве я когда-нибудь обманывал тебя, детка?
– Ты обманываешь маму.
– Это шантаж?
– Ну что ты! – воскликнула она невинным тоном и поцеловала его в лоб. – До встречи, дядя Толя.
Она вышла, а он еще долго сидел за столиком и ничего не заказывал. Официантка убрала грязные чашки и тарелки. Протерла столики. А он по-прежнему не двигался, глядя в одну точку. Он не размышлял, потому что мыслей у него никаких не было. Да и какие могут быть мысли в таком случае? Тупик!
Надя появилась в квартире-убежище уже после полудня с двумя пакетами снеди в руках и самодовольной улыбкой на губах. Она была уверена, что все сделала правильно. Едва она вошла, Эд Меснер тут же на нее напустился:
– Где ты была? Почему ушла? Почему не сказала мне ничего?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138