Во мне опять набиралось зло.
— Мы же физику еще не проходим, — промямлила наконец Ленка Чеботарева из шестого «б». — У нас со второго полугодия, с третьей четверти, после каникул, — храбрее добавила она, увидав, что Семядоля под очками удивленно моргал.
— Да? — озадачился дир. Конечно, он ведь сам-то всякие ботаники, зоологии, анатомии да астрономии преподает, откуда ему точно знать, где и что проходят по физике.
И тогда я — будь что будет! — выскочил со зла опять, на ходу переиначивая ответ:
— Второй рычаг станет, если под бревно подложить сачка Очкарика и сверху нажать на свободный конец бревна!
Все грохнули.
У Семядоли тоже кривнулись губы, но он все-таки сдержался:
— Грубо опять, Кузнецов. Но по существу, пожалуй, недурственно точно.
Я понял, что один — готов.
Оставался Мамай.
Объявиться он не заставил ждать.
Бригада Димки Голубева закончила долбать огромную коряжину, едва ли не больше той, благодаря которой Мамай и выбился в люди первый раз. Даже его рычаги не помогли: не сумели приподнять, пришлось вырубать ее целиком.
Кое-как закатили такую царь-дуру на наши сани. Я думал: с места не возьмем. Взяли. Но я понял, что бурлакам ой-ёй приходилось лямку тянуть. Не знал, довезем или не довезем.
Семядоля, тоже сомневаясь, хотел, кажется, назначить кого-то из парней на помощь, как вдруг сбоку, с разбега на наше бревно заскочил Мамай и заорал:
— Зять на теще капусту возил!..
Не успел я сообразить, где тут зять, где тут теща — ладо мною он изгаляется, над Оксаной или над Очкариком, — Мамай, кривляясь, начал прыгать на бревне, и эта бегемотина — то ли добросовестный Димка выскреб ее так, что она стала гладкой, как закормленная, то ли уложили ее плохо — скатилась с санок. Те, кто был справа, едва успели отбежать, Оксане чуть не пришлось по ногам. И сам-то Мамай тоже свалился.
Это было уже настоящее вредительство.
Я сбросил с плеч петлю, сорвав ею шапку с головы, и совершенно разъяренный подбежал к нему.
Но — лежачего не бьют.
И харя у него была словно бы виноватая.
Я только процедил ему:
— Раздолбай!
— Сам ты дол...!
Мамай моментально вскочил и отпрыгнул в сторону, сразу же изготовившись к драке. Теряется он редко где и когда, да и то на какую-нибудь секунду. Мы бы непременно с ним не на шутку сцепились, и никакой Семядоля тут бы нам не указ, если бы позади нас не раздался незнакомый мужской голос:
— Эй, петухи! А драться-то зачем? И лаяться тоже. Ну, у нас бывает — кто и загнет с надрыву, а вам вроде и надорваться-то покуда и не с чего. Тимуровцы еще называетесь...
Под горку спускались сторож, который не так давно выдавал нам «шанцевый струмент», и пожилой мужчина в телогрейке и в ватных штанах, заправленных в пимы. К нему сразу же подошел Семядоля, и мы, поняв, что опять появилось какое-то начальство, правда, по военному делу не по-начальнически одетое, нехотя разошлись в разные стороны.
Семядоля назвался:
— Семен Данилович Маркин, директор школы.
— Стогов, Василий Прохорович. Рамщик, — назвал себя и мужчина. Погодя добавил: — Секретарь парторганизации доза. Ну как? — опросил он, кивнув в сторону нашего побоища.
— Как видите...
— Вижу, что неважнецкие ваши дела. Вот так номер! Мы думали: нас похвалят. Хотя бы для порядка или для понту хотя бы. Что же мы, не работали? Пришел тут опять...
Так, наверное, думал каждый из нас, кто слышал этот разговор. И Семядоля удивленно мигал под своими очками.
— Почему не сортируете?
— А как? Нам никто...
— Ясно. А берете все подряд почему?
— Так распорядился ваш директор. И действительно...
— Та-ак. Тяжело ведь? Ребятишки.
— Нам скидок не надо! Раз дело требует.
— Ничего оно не требует. Здесь и без вас каждый день работают. Слава богу, есть теперь кому ломить. Присылают. Было дело, наломали дров — сейчас лед ломаем... Разве не ясно, что с ваших угланов пользы будет заметнее, если побольше леса вытащите на берег? Ну, выколете два десятка баданов, и много с них проку? Что вам легче — выкалывать или возить?
— Разумеется, возить!
— Вот и возите. Вон вас сколько, как мурашей! Своими глазами увидите, на какое великое дело способны. А выкалывать — тут и здоровые мужики уламываются, с хваткой да со сноровкой; тяжело ведь!
— Стараемся. Рационализацию применяем, — поняв, что этот Стогов вовсе нам не враг, улыбнулся Семядоля глазами сквозь очки.
— Приметил я вашу рационализацию, еще с яра. Ломиками выворачивать? Правда, немного не так делается. Должны были вам объяснить. И на санках вон вязки специально сделаны, чтобы баланы вязать. Тогда никакой лиходей ни в жизнь не сбросит и драться не с чего будет.
Только тут я понял, что те короткие веревки по бокам санок, за которые цеплялись девчонки, были приделаны вовсе не для того, чтобы за них тащить. Эх, головы садовые, изобретатели, сами-то не могли дотункаться? Привязанные-то бревна куда, наверное, легче везти, спокойнее? А то девчонки, что облепливали их, не столько помогали тащить, сколько держали, чтобы бревно не свалилось на рытвинах да при поворотах. А так — по четверо дюжих ребят в лямки, по двое на санки — и всех тебе делов! Рационализатели...
Стогов тем временем переключился на сторожа:
— А ты чего же, Федосов? Надо было толком показать.
— Он сам ведь тут был. Его дело. Начальство. А только ушел — я за тобой побег. И то боялся — пост ведь бросил. Одна нога здесь... Он сказал — к вечеру, мол, вернуся, а того и гляди, сейчас заявится. К вечеру ему появляться, когда отточкуют, никакого резону нет. Он и таксировщика всегда к концу посылает, чтобы день-то самому махлачить. Шито-крыто, и концы в воду! А я чего же один могу? Он мне сунет:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140