Но у их, девчоночьего, рассредоточенного построения тоже были свои преимущества: легче разбегаться в случае чего и делать вид, будто не замечаешь, что происходит с подругой.
Только впереди у них шла неожиданно плотная, сколоченная группка. Но наш вдруг проснувшийся Манодя вел себя как прямо настоящий стратег, правильно оценил особенности расположения противника и операции в целом. По его указке часть ребят кинулась через дорогу наперерез девчонкам, а сам он побежал по нашей стороне улицы навстречу колонне, чтобы как можно глубже зайти им во фланг и в тыл. Огольцы Манодю поняли, и большинство — Мустафа, оба Горбунка, Колька Данилов, я видел, — побежали следом за ним.
Они хорошо сделали свое дело: отрезали от колонны порядочную-таки часть и погнали к месту казни — туда, где как раз против ворот школы остальные хлопцы перехватили девчоночий авангард. Иных тащили, иных подталкивали в спину, большинство же, взвизгивая, сами, как будто даже с охотой, рысцой бежали навстречу расправе.
Я увидел, как Манодя с Мустафишкой ухватили за руки и кто за что смог какую-то шкодную здоровенную белобрысую деваху. Она брыкалась и смешно вопила сиплым голосом:
— Ой-ё-ёй, сама пойду! Сама пойду, ой-ё-ёй!
— Манодя! Что, ведмедя поймал? Тащи сюда! — крикнул я.
— Дак не идет!
— Ну так сам иди!
— Дак не пушшат! — подыграл мне Манодя. — А в остальном, прекрасная маркиза, все хорошо, все хорошо! — пропел еще он.
Потом деваху отпустили, и она действительно сама потопала впереди них, как под конвоем.
Еще одну Манодя ухватил сзаду, как родную, приподнял, а она ойкнула:
— Мама!
Манодя бросил ее в канаву, в кучу других, и спросил:
— Я доктора люблю?
Тут, конечно, не выдержал и Мамай, заорал:
— Доктор делает аборты, посылает на курорты — вот за это я его люблю!
Ну, а Манодю таким шутом гороховым я отродясь не видывал и даже подумать бы никогда не мог. Прямо бравый солдат Швейк или еще этот, «Джордж из Динки-джаза», который на люстре летал, с тестом его месили, а под конец фрицы запустили его с подводки заместо торпеды: я рубашку три года носил, смены ей не просил, тарарара тартарам... Манодя выбрал опять огромную же девицу, толкнул ее к куче и опять запел-закричал из американской песенки про кабачок:
— Не плачь, милашка, обо мне!
Но «милашка» ему досталась сильна! Она не то чтобы упасть — и не покачнулась. А Манодю шарахнула — у того только ножки сбрякали. Да еще ответила ему в лад из «Кукарачи» — допелся:
— Я не заплачу, нет, я не заплачу, но обиды не прошу!
Ребята с ходу повалили на него пару девчонок. А «милашку» почто-то, из особого почтения, что ли, не трогали, и она стояла и пела, продолжая начатую Манодей самим же:
Вернись, попробуй, дорогой,
— Тебя я встречу кочергой!
Таких пинков в дорогу надаю —
Забудешь песенку свою!
Дескать, поднимись-поднимись — я тебе добавлю, а песенок разных я знаю не меньше твоего. Здорово это у них разыгралось, как в кинокомедии «Тетка Чарлея» с «Веселыми ребятами» впридачу, да и только! Да так оно и есть — по названиям-то: и ребята будь здоров веселые, и «тетка» оторва, оторви да брось!
Ну, а чтобы наш Манодя да заигрывал с девчонками — так вообще цирк. Вот что праздничное веселье с людьми делает!
— Ты, Манодя, знаешь сегодня кто? Зас. артист бес-публики! Трижды орденопросец! — подзадоривал его я.
Не многим девчонкам удалось по пути улизнуть в ближние дворы. Не трогали лишь самых старшеклассниц. Связываться с ними было опасно: некоторые из них ходили с курсантами пехотного училища и даже ранбольными офицерами из госпиталей.
Не так легко получилось у ребятишек в авангарде. Хлопцев туда подалось мало, девчонки же держались кучкой, и их не сразу удалось растащить. Кое-кого из наших вслед за Манодей, самих подталкивали в канаву. А нескольких девчонок все еще не могли оторвать от палисадника, к которому они прилипли.
Мы с Мамаем да с десяток старшеклассников похохатывали, глядя на эту невиданную потеху. Одно дело, когда в куче мале барахтаются огольцы, и совсем другое, если девчонки. Перво-наперво сплошной визг стоял и даже плач. Да и валялись они там не как люди: никто не пытался подняться силой, не взбрыкивал, не сталкивал с себя — разве что выползали на четвереньках. Кое-кто старались придержать или одернуть подолы, но все равно в куче то и дело мелькали голые ноги или чулки с подвязками или резинками, разных цветов рейтузы и трусики. В самом низу прямо на нас мутящим треугольником смотрели чьи-то распахнутые, согнутые в коленях ноги. Чулок на одной сполз, открыв колено и икру, и было видно, как часто, но безуспешно напрягаются мышцы и сухожилия.
Мне стало не по себе, но словно тянуло туда смотреть. Я вдруг совершенно не к месту вспомнил Оксану, когда она ползала по полу с грязной тряпкой, вся какая-то некрасивая, несуразная, ни за что ни про что до смерти оскорбленная и обиженная. Я силой отвел глаза и взглянул на Мамая. У него на лице тоже будто присохла какая-то косая улыбка, и чуть-чуть ходили ноздри.
Видеть его такого показалось противным, тогда я решил посмотреть, что же теперь делается возле палисадника.
И обомлел.
Вцепившись в штакетник, ревела какая-то малюсенькая девчонка. Платье у нее на плече порвано, и было видно, как часто дрожит на смуглой коже белая лямочка от рубашки... Упершись ногою в забор, ее тащил за бока такой же маленький шкет. А рядом отпинывалась и отбивалась портфелем от двух наших архаровцев — Оксана!
Я на миг представил ее в куче барахтающихся там...
Кулаки у меня сжались, и всего словно бы залихорадило.
Вдруг портфель у нее как-то обвис, видимо, оборвалась ручка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140