— Я мог бы, скажем, в течение трех месяцев… — продолжал он.
— Шести… договоримся о шести. Ну, подарите мне эти шесть месяцев, господин Рабо!
— Хорошо, пусть будет шесть.
— Ах, господин Гюстав, смогу ли я когда-нибудь отблагодарить вас!
За всю свою деловую жизнь, в которой было немало и гротескного и трагического, Гюстав ни разу еще не оказывался в таком своеобразном положении. А мадам Каппадос тем временем продолжала:
— Что мне для вас сделать? Скажите, пожалуйста!..
— Прежде всего оставьте мне мадам Люси. Дайте ей право подписи — при условии контроля с моей стороны, что позволит мне, скажем, в случае с ЕКВСЛ да и в других случаях, действовать через третье лицо. В то же время выдайте мне доверенность… Нехорошо будет, если я всякий раз стану вам докучать…
— Нет. Этого совсем не нужно. Фритш вечно висел у меня на телефоне, цеплялся за мои юбки, точно это могло что-то ускорить. Раз уж я оказываю вам доверие… Да и потом — не разорите же вы меня.
— Это было бы довольно трудно. Во всяком случае, можете рассчитывать на мою лояльность.
— Мадам Люси сразу оценила вас по заслугам.
— Мадам Люси очень добрая женщина.
— Она показалась мне очень сведущей.
— Она будет весьма полезна.
— А эта доверенность… когда я могу вам ее дать?
Она ощущала лихорадочное желание поскорее избавиться от забот, которые вот уже двое суток, если не лишили ее сна, что было невозможно, во всяком случае тяготили ее. Теперь она поднялась, словно, наконец, сбросила с себя невыносимую тяжесть.
— Да, — повторила она, снедаемая нетерпением, — так как же насчет этой доверенности?
— Но ведь нет никакой спешки.
— Нет, есть!
— Раз я получил ваше обещание, ваше согласие… Я буду действовать так, точно ваша доверенность у меня в кармане. Вы оказали мне доверие, я могу ответить вам тем же и с этой минуты действовать в полной уверенности, что вое, предпринятое мною от вашего имени, будет потом вами утверждено. Тем не менее порядка ради я пришлю вам завтра некоторые документы. Во-первых, бумагу насчет мадам Люси, а кроме того — документ, которым вы уполномочиваете меня вести ваши дела. Теперь в последний раз повторяю, что беру на себя эти обязательства ровно на шесть месяцев. Я не хочу губить свою жизнь, погрязнув в делах, от которых однажды уже избавился.
— Ах, мосье, я вам верю, но Каппадос, мой муж, всегда говорил…
— Это он говорил о себе. Я же всего лишь ваш толмач.
— Толмач?
Она явно не знала этого слова. Он пояснил:
— Ну, я толкую ваши мысли. Я действую вместо вас. Своих интересов у меня нет.
— В таком случае надо, чтобы они у вас были. Я дала Фритшу…
— Мне вы ничего не дадите.
— Но это же противоестественно!
— Хорошо, решим так: если я удачно поведу ваш корабль, то через шесть месяцев вы сделаете мне подарок, который я предоставляю вам самой выбрать в зависимости от достигнутых мною результатов.
— Но как я о них узнаю? — растерянно спросила она.
— Вы будете поддерживать контакт с мадам Люси, а уж она все вам расскажет, потому что она будет знать обо всем.
Мадам Каппадос подала Гюставу руку, и тот протянул ей свою. Она пожала ее, и он почувствовал в этом пожатии и силу мужчины, и слабость овдовевшей женщины, которой нужна помощь, чтобы нести непосильную ношу.
Затем Гюстав вернулся к Фритшу. Мадам Люси ждала его у дверей. Она вопрошающе посмотрела на него. Он все рассказал ей, и она вздохнула с облегчением, поняв, что хотя Фритш и ушел из ее жизни, но всё — за исключением, конечно, любви, которую она питала к нему и которая уже немало поистерлась, — остается по-прежнему.
— Давайте, не теряя времени, браться за работу, — предложила она.
Он прошел следом за ней в комнату, где хранились папки с делами. Фритш спал вечным сном в гостиной на стеганых атласных подушках: мадам Каппадос пожелала, чтобы все было сделано как надо, поэтому гроб был из палисандрового дерева, обтянутый атласом, с позолоченными ручками. Нет, о Фритше уже никто не думал, — он был далеко, хотя и лежал рядом, и мадам Люси, которая все знала, но не могла бы принять ни одного решения, не сумела бы ничего выторговать, вводила Гюстава — дело за делом — в курс того, что было до Фритша, и того, что предпринимал Фритш от имени своей хозяйки.
С первого же взгляда было ясно, что придется многое пересмотреть, и просто для того, чтобы привести все в порядок, Гюстав дал себе слово это сделать. Нет, Фритш не должен был подписывать на таких условиях, не должен был соглашаться на такие ничтожные, хоть и верные прибыли, когда эти поистине необъятные средства открывали огромные возможности для маневрирования. Правда, мадам Каппадос частенько брала деньги, и Фритш безотказно давал ей столько, сколько она просила, но это были крохи по сравнению с тем, что было рассыпано по разным вкладам, нередко не приносившим никакого дохода. Обладание же таким состоянием — большая сила, о чем Фритш явно не догадывался. А Гюстав, произведя весьма предварительный подсчет, невольно громко воскликнул:
— О, с этим можно делать большие дела!..
«Тихо! Тихо! — тотчас осадил он себя. Я ведь сказал: шесть месяцев. Нельзя все-таки живьем закапывать себя в могилу!..» Так он и подумал: «Все-таки!»
Первым, кого он увидел на другой день утром, за добрых четверть часа до панихиды, был Джонсон. По счастью, в комнате, где стоял гроб, уже находились мадам Люси и две ее приятельницы, все в черном. Гюстав раскрыл объятья, словно был представителем семьи покойного, и прижал Джонсона к груди. Тот не оттолкнул его, — лишь шепнул на ухо:
— Нам надо поговорить.
— Согласен, — сказал Гюстав. — Зачем же, по-вашему, я просил вас приехать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91