Кап, кап, кап — размеренно, медленно, нескончаемо.И вот с тобой то же самое.Будто все время слышно биение своего сердца, которое никак нельзя выключить.Будто чьи-то шаги в темноте.Я даже не знаю, есть ты там или нет.Но от самой мысли, что ты, может быть, там, — от самой этой мысли никуда не деться, ни днем, ни ночью. Кап, кап, кап… Размеренно, медленно, нескончаемо, как незатухающий пульс, как маятник на стене.Что, если… Что, если я беременна? Тик-так, тик-так, тик-так…По ночам я задыхаюсь от страха.Но я никому не могу рассказать. Ни Рутлин, ни маме…Ты — всего лишь тень, шепот…Кран, капающий день и ночь напролет.Только Крису я все рассказала. Пересилила себя и рассказала. Может быть, теперь-то ты уйдешь?Оставь меня в покое.Я тебя не хочу.Уходи. Пожалуйста, уходи.Это было первое из писем, которые начинались со слов: «Здравствуй, Никто». Я сидел на диване у себя в комнате и словно вновь окунался в тот давнишний кошмар. МАРТ Не стану пытаться описывать все чувства, что пронеслись в моей голове тем февральским вечером: шок, удивление, недоверие и непреодолимое облегчение оттого, что Элен не больна и не разлюбила меня. Я не верил ей, но ее слова снова сблизили нас, мне захотелось защитить Элен, самому заботиться о ней. Я досадовал на Рутлин, когда она принесла поднос с кофе, молоком и бутербродами. Сидя рядом с Элен, я все время держал ее за руку и гладил по волосам, не обращая внимания на болтовню Рутлин. Волосы были необычайно теплыми и мягкими, как солнечный ручей. Я хотел только одного: чтобы Рутлин ушла куда-нибудь и оставила нас одних.Я провожал Элен до дома. Мы не разговаривали. В мыслях у нас царил абсолютный хаос, сказать было нечего. Я только все время повторял: «Все будет в порядке», «Что бы ни случилось, я всегда буду с тобой» и тому подобное. Слова сами слетали с моего языка. Позже, вспоминая, что я ей тогда наговорил, я даже испугался, но в тот момент я чувствовал, что обязан был говорить именно такие слова. Я не задумывался над смыслом своих слов, я просто не мог вынести того, что Элен так несчастна, и на все готов был пойти, только чтобы ей стало лучше.Когда мы дошли до дверей, я никак не хотел отпускать Элен. Я обнимал ее и уговаривал побыть со мной еще немножко. Мне не хотелось оставаться наедине со своими беспорядочными мыслями, с тем сумбуром, что царил у меня в голове. Луна то пропадала, то снова выныривала из-за туч, гигантскими птицами скользящих по небу. Лицо Элен, такое детское, то исчезало, то вновь высвечивалось в лунном свете.— Я не зову тебя в дом.— Да я и не хочу заходить. Мне просто не хочется расставаться с тобой.— Я знаю, тебе было плохо, — шепнула она, — прости. Я испугалась. Я не знала, что сказать.— Я тоже испугался. Я подумал, что ты решила порвать со мной.— Ах, Крис!Некоторое время нам было не до разговоров. Время от времени где-то в доме зажигались и гасли окна, в ванной шумела вода. Наконец мы услышали звук шагов: кто-то спускался вниз по лестнице.— Я пойду, — ее голос казался до предела подавленным. Я не мог оставить ее в таком состоянии.— Может быть, ты ошибаешься? Не переживай раньше времени. Ведь еще ничего нельзя наверняка сказать…— Не знаю, Крис. Не знаю…— Надо было мне быть умнее.— Не только тебе. Я тоже виновата.— Нет, ну как мы допустили! Ведь не дети уже, все понимаем.Дверь открылась. Мать Элен поставила на ступеньки пустые бутылки для молочника.— Элен, ты же знаешь, я не люблю, когда вы ошиваетесь под дверью. Сколько раз я должна повторять одно и то же?И Элен вбежала в дом, даже не попрощавшись со мной.Два дня я ждал звонка от Элен, томясь, как узник на тюремной койке. Я боялся выйти из дома, чтобы не пропустить звонок. Сам я не решался ей позвонить или тем более зайти в гости. Сидя на ступеньках лестницы рядом с телефоном, я притворялся, что читаю, расчесываю волосы перед зеркалом, глажу кота или еще что-нибудь такое. Проходя мимо, отец всякий раз пристально поглядывал на меня, но ничего не говорил, впрочем, я был в таком состоянии, что говорить со мной было бесполезно. Перед тем как зазвонить, наш телефон тихонько бренчит. Когда я наконец услышал этот звук, то тут же сорвал трубку с аппарата, не сомневаясь, что это звонит Элен. Я не хотел, чтобы кто-нибудь, кроме меня, говорил с ней.— Ну, как ты?— Пока не знаю, — ответила она. — Мама говорит, что у меня упадок сил.— И что теперь?— Есть два варианта: первое — можно есть чернослив тоннами, второе — сходить к доктору, чтобы он мне прописал железо.— Можно я встречу тебя после врача?— Хорошо.Я добежал до поликлиники и уселся на подоконнике рядом со входом. Через дорогу от библиотеки переходил мужчина с четырьмя детишками. Одну девочку он нес на руках, другую держал за руку, а двое мальчиков уцепились за его пальто. Все они тащили по. книжке и гомонили, как стая сорок. Мужчина явно давно не брился. Я представил: а вдруг у Элен родится четверня? Наверное, меня покажут по телевизору, как самого молодого отца, у которого родилась четверня. Я тоже буду повсюду таскать детей с собой. Девочка, которую мужчина нес на руках, уронила на дорогу книжку и заплакала, отец прикрикнул на вторую, чтобы она скорее подобрала ее. Та уселась на бордюр тротуара и заревела громче первой. Мои мечтания прервала Элен, появившаяся на пороге поликлиники.— Ну как, все в порядке?Она кивнула и взяла меня за руку. Доктор выдала ей рецепт и сказала, что очень многим девочкам в ее возрасте не хватает железа.— Она говорит, что при теперешнем сумасшедшем темпе жизни мы выматываемся гораздо быстрее. Потом она спрашивала об экзаменах и о тебе.— Обо мне?— Ну, она спросила, есть ли у меня парень, и я сказала, что есть;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52