— подумал Котов и, посмотрев на телефон, решил больше не ждать: "Позвоню Кузину, уж он-то знает.".
— Олег Сергеевич, Котов беспокоит… Конечно, волнуюсь! Говорите, в ЦК утвердили и пленум райкома послезавтра? Не беспокойтесь, я и сегодня готов, работы непочатый край — так зачем тянуть.
«Надо после пленума банкет организовать. Из райкома — только руководителей и членов бюро. Конечно, во внеслужебное время. Товарищеские отношения нужно устанавливать с первого дня, но спрос — прежде всего. Кузина обязательно позову и, пожалуй, Волконицкого — этот еще пригодится» — решил Котов и вызвал секретаршу.
— Галина Анатольевна, пусть из спецотдела пришлют кого-нибудь вещи опечатать. И закажите в «Бригантине» на послезавтра банкетный зал человек на тридцать, время уточню.
Котов чувствовал, что секретарша волнуется, возьмет ли он ее с собой в райком. Но он уже решил, что найдет кого-нибудь помоложе. Ему вдруг вспомнилось, как в этом самом кабинете с Мариной Богдановой. Что-то в ней было, умела себя подать.
«В кой-то веке раз, и та оказалась сумасшедшей, — с досадой подумал он. — Хорошо, хоть все кончилось благополучно, а могло бы…»
1.15 Лето красное пропели
Волконицкий был невысок и хорошо играл на баяне. В 10-м классе он даже занял первое место на городском конкурсе. Поэтому легко поступил на исторический факультет Педагогического института — в других предметах, мягко говоря, не блистал, а по математике и физике ему с трудом натянули тройки на выпускных экзаменах, и то благодаря заслуженным успехам в школьной художественной самодеятельности. Из общей массы студентов Николай выделился в первые дни — сразу после первых лекций весь курс послали копать картошку. Рыться в земле было нудно и противно, и он догадался взять в поле аккордеон из совхозного клуба. Всем понравилось, и он целыми днями сидел на перевернутом ящике, подбадривая товарищей песнями и маршами.
Тут случилось проезжать секретарю райкома ВЛКСМ Никифорову. Музыка, как средство повышения темпов сельхозработ, ему очень понравилась. Не долго думая, Никифоров велел Николаю собрать вещи и взял с собой.
Разъезжая по Волосовскому району из одного студотряда в другой, Никифоров останавливался на первом попавшемся поле, подзывал бригадира и строго спрашивал: сколько собрали вчера, сколько — завтра, почему плохо работают, и когда будут выполнять норму. Николай в это время разворачивал инструмент и играл. Студенты подпевали так, что всем было хорошо. Иногда секретарь райкома тоже пел у костра и вместе со студентами ел запеченный на углях картофель.
В райцентр возвращались под утро, Никифоров распивал с Николаем бутылку, и они шли спать. Иногда привозили приглянувшихся студенточек, из тех, что побойчее, и шли с ними в баню.
— Какая ж парилка без музыки! — садясь за стол, восклицал Никифоров. — Наверни, Коля, что-нибудь душевное. Подпевайте, девочки!
И не дожидаясь музыки надрывно басил: «ромашки спря-а-а-тались, поникли лю-ю-тики».
Хорошо ли руководил Никифоров, или музыка навеяла трудовой порыв, но урожай в их районе собрали первыми. Райком получил переходящее красное знамя, а комсомольский актив наградили премиями. Отметили и Волконицкого — он получил 150 рублей. На торжественном вечере, когда вносили знамена, Николай играл «туш», а после оказался на обкомовской даче. Там он тоже играл и пел, всем нравилось, пока не напился до бесчувствия.
После того Волконицкий почти не бывал в институте. Однако преподаватели проявляли понимание — зачеты он получал вовремя, сессии сдавал досрочно на четверки-пятерки.
Лето после третьего курса Волконицкий работал в городском штабе студенческих отрядов. Рок-музыка тогда только входила в моду. Входила вопреки отчаянным усилиям властей ее запретить, как чуждое советской молодежи явление. Но искоренение доморощенных рокеров шло плохо, а комсомольское начальство боялось признаться, что совсем плохо, хуже некуда, что все усилия — зря, ничего не получается!
В конце концов кому-то на ум пришло, что клин надо вышибать клином! И Волконицкий получил ответственное задание: в пику всяческим битлам, стоунсам и пинкам-флойдам организовать комсомольский вокально-инструментальный ансамбль.
Никифоров, ставший к тому времени секретарем обкома ВЛКСМ уточнил: «Все эти джазы и роки являются рассадником гнилой безыдейности и пошлости. Это — идеологическая диверсия, рассчитанная, чтобы дезорганизовать молодежь и отравить ее духовным ядом. Поэтому никаких саксофонов! Гармонь нужна, баян нужен! Народ поймет, а наша, советская молодежь — не Иваны, не помнящие родства! Сделай, Коля, так, чтобы музыка до каждого сердца дошла!»
Волконицкий отбил телеграммы во все студотряды, чтобы присылали тех, кто играет, и дело пошло быстрее некуда. Уже через месяц ансамбль выступал в студенческих лагерях: за лето объездили Ленинградскую область, а осенью музыкальная агитбригада отправились в Казахстан.
Каждое выступление начиналось с песен о партии и о том, как уходили комсомольцы на гражданскую войну — короче: делали, КАК НАДО! Но чистоту репертуара выдержать не удалось — после обязательной части играли то, за что платила публика, и, надо сказать, тлетворное влияние Запада звучало весьма громко. Николай делал вид, что не замечает мятых трешек, собираемых на концертах, но свою долю брал. Жилось весело, и все были довольны.
Вернулись в Ленинград, когда урожай был по всей стране собран. Гуляли ежедневно и с задором, но денег хватило только на месяц. Ребята загрустили. Предвидя их законное недовольство, Николай через обкомовских приятелей сумел договориться о выступлениях на дискотеках и в клубах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168