Зачем тебе партия? Неужели не видишь, они на волоске. Еще чуть-чуть и лопнет КПСС, будто корова в лужу пернула: только звук и вонь, — говорил Рубашкин, удивленно разглядывая пустую бутылку. — Вот, гляди! Виданное ли дело, чтобы после семи выпивку не достать? Представь: в семь часов вечера торговля спиртным — на замок. Миллионы мужиков по всей стране маются, у всех душа горит, как у нас с тобой. А партия — ум, честь и совесть нашей эпохи — приказывает: «Нельзя!» До 11 часов утра нельзя, и не будет. И, вообще, ты еще в номенклатуру не влез и влезешь ли — бабушка надвое сказала, а уже мыслишь по их категории. Да, зайди в любой магазин: за прилавком баба в халате, и кильки в томате! Торгаши обнаглели: что есть — только с черного хода. Кругом — блат и эти, на черных «Волгах». Спрашиваешь у такого: «Какая у вас профессия?» А его от гордости распирает: «Я партийный работник!» Сам же ни черта не умеет, только дурацкие лозунги повторять. Дескать, больше социализма, углубим перестройку, искореним пьянство! Как же, искоренит, если у него в багажнике ящик про запас! А простому человеку — самогонку гнать?
— Давай чай пить, — устав спорить, сказал Горлов.
— Ты когда нормальный чай последний раз покупал?
— Когда в Москве был, в министерском буфете.
— В министерстве есть, да не про нашу честь…
— Там только одну пачку в руки давали, — сказал Горлов.
— Турецкой травой всю страну затоварили, не чай — отрава! Я весной в совхоз поехал, очерк по заказу состряпать. Сижу вечером на улице, ем бутерброд. Мальчишка лет семи, в глазенках изумление: «Дяденька, это что?» Я отвечаю: «Колбаса». Он так удивился, попросил кусочек. Сказал, сестренке показать. Представь: не съесть, а показать! Они в жизни колбасу не видели!
— Ты по верхам смотришь, на эмоции бьешь. А если вдуматься, то ясно, что без партии страна погибнет. Другое дело, там накипь собралась, сверху плавает, кислород перекрыла. Горбачев реформы затеял, чтобы всю пену снять, чтобы у руля встали новые силы, — возразил Горлов.
— Они — интриганы, о своей выгоде думают, как бы на ступеньку вверх влезть, а если влез — удержаться, И Горбачев такой же, все — одного поля ягода. О настоящих реформах в другом месте думают.
— Интересно, где?
— Есть такой клуб — «Перестройка». Вот где настоящие реформаторы — экономисты, социологи, журналисты…
— Что журналисты могут реформировать?
— Без них нельзя, только с их помощью можно изменить общество. Кстати, Ленин это хорошо усвоил! Помнишь: «газета -коллективный организатор»? — увлекшись, горячо говорил Рубашкин.
— Пусть в каждом доме стар и мал прочтет газету и журнал, — усмехнулся Горлов. — Одними словами общество не изменить. Откуда же появятся колбаса и масло для твоего деревенского мальчонки?
— Согласен! — вскричал Рубашкин. — Корень наших бед в неверном экономическом устройстве. Посмотри, как живут на Западе, как — в Японии. Без свободной конкуренции нигде ничего путного не выходит. Наше плановое хозяйство — это черная дыра. То иголок по всей стране с огнем не сыщешь, то стиральный порошок вдруг исчез. Про хлеб даже не говорю. До 17-го года Россия весь мир кормила, а сейчас весь мир кормит нас. Вот, что такое социализм!
— Тебя послушать, так у нас не царизм был, а рай на земле. Можно подумать, что до революции народ от голода не пух, — сказал Горлов.
— Ни о чем спорим, беспредметно. Пойдем со мной, я тебя с экономистами познакомлю — с Васильевым, Чубайсом, Константиновым. С Гайдаром, он часто из Москвы приезжает. Послушай их, может, поймешь, — предложил Рубашкин.
— Гайдар — тот, который «Тимур и его команда»?
— "Тимур и его команда" названа именем сына, а наш Гайдар — Егор Тимурович. Он внук того Гайдара.
— Дед на Гражданской в пятнадцать лет полком командовал, направо-налево шашкой махал. Представь этого сопляка, ему сотню-другую уложить — что высморкаться. Иначе как полком командовать? И сын туда же: в 68-м такие пламенные репортажи из Чехословакии слал! Там, между прочим, тоже реформировали — социализм, знаешь ли, с человеческим лицом! А когда твой Тимур со своей командой на танках въехал, стало ясно: автомат Калашникова всех сильней! Так что живи, Петя, поближе к металлу. На броне лучше, чем под гусеницами. — Горлову надоело спорить. Он встал, собираясь уходить.
— Все-таки давай сходим в наш клуб, от тебя не убудет, — попросил Рубашкин.
— Как-нибудь, — прощаясь, согласился Горлов.
С деревьев Матвеевского сада сыпались крупные холодные капли. Было сыро и мрачно. До разводки мостов еще оставалось больше часа, но он пошел быстрее. Наконец, повезло — на углу Большого и улицы Бармалеева он поймал такси.
— Не дала? — отъехав, спросил шофер.
— Не по этому делу. С товарищем посидели, — вздохнув, ответил Горлов.
— Добавить хочешь? «Столичная» есть с винтом. Всего за пятнаху.
Горлов молча покрутил головой. Разговаривать не хотелось. Он вспомнил Рубашкина и вдруг понял, что их пути разошлись, и надо искать замену.
1.4. Перестроить можно рожу, ну а душу — никогда!
Слухи об огромной премии овладели научно-технической общественностью еще до того, как приказ пришел в Объединение. Называли фантастические суммы. Мужчины в курилках, а женщины за бесконечным чаем удивлялись: в списке премированных нет начальства, только исполнители. Горлов стал замечать косые взгляды. В конце концов ему перенесли отпуск с августа на декабрь.
— Перенос отпуска — это наказание! Объясните, за что? — спросил он у начальника отдела Котова. Тот, глядя в сторону, назвал формальную причину: дескать, производственная необходимость.
— Виктор Михалыч, мы же договаривались, вы сами утвердили график.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168