Слева от входа висел большой пожарный щит: вёдра, багры, лопаты, а главное, топор с длинной рукояткой, окрашенной в красный цвет. Константин сорвал топор и вошёл вслед за Антонио.
Не задумываясь, Константин ударил рукоятью топора того, кто должен был отрезать путь к отступлению, и тот, вскрикнув от боли, полетел на пол и, поднявшись, бросился бежать.
– Ну, кто хотел бить Антонио? – в бешеной злобе орал Константин.
Топор обладал магическим действием – все в панике шарахались в стороны. Второй член «банды», попавшийся под руку, в страхе присел на кровать. Константин пнул его ногой и ударил кулаком по физиономии.
Антонио в тот момент, подойдя к Верзиле, ловким ударом ладони снизу превратил нос главаря «банды» в кровавое мочало со словами:
– Я тебя, кажется, предупреждал! Кого ты опять ограбил?
– Вы трое, сесть сюда на кровать! – прохрипел или прорычал Константин тоном, которому разум возразить не может.
Трое «бандитов», на которых указал пожарный топор, вмиг из «отчаянных парней» превратились в «благоразумных».
– Кто кричал: «Жаловаться пошёл»? – вспомнил Константин.
– Он!!! – несколько рук сразу указали на толстяка – правую руку Верзилы.
Тот в страхе бросился было бежать, но был сбит с ног.
– Ты, гад, забрал у меня пять рублей! – набросился на него с кулаками щуплый парнишка в очках. – Ну-ка! Давай обратно!
– Бей его!
– Пусть вернёт деньги!
Тут наконец-то проснулся «народный гнев». Все «благоразумные», как один, набросились на «банду», вспоминая все грабежи и обиды. Суды и следствия проходили одновременно.
– У него ты сегодня взял два рубля? Какая ж ты гнида! – допросом Верзилы занимался лично Антонио. – Где деньги?
– Я всё потратил, можете меня абсматреть! – вздрагивая от новых возможных ударов, гнусавил Верзила, теряя остатки своего авторитета.
Константин всё ещё держал в руках топор. Теперь, когда его гнев прошёл, топор уже был не нужен. Всё шло своим чередом, и топора больше никто не боялся, и «банды» больше никто не боялся.
«Если бы „банда“ не нагнетала страх, то и меня с топором никто бы не испугался, – подумал Константин, – страх к ним и вернулся».
Он повесил топор на место и, войдя в корпус, привычно взглянул на часы.
«Этого не может быть! Прошло всего десять минут с того момента, как кто-то крикнул: „Вон он! Идёт сюда!“ Я не мог ошибиться! Я точно взглянул на часы! Десять минут! А „благоразумные“ уже забыли, что вместе с „бандой“ хотели бить Антонио. Забыли! Теперь Антонио главный герой и верховный судья, и никто не называет его Хером, все с уважением говорят: Антонио».
Оставалась неделя до конца туристической поездки, Антонио и Константин теперь проводили время вместе. И Константин был поражён тем, что на мир можно смотреть как-то иначе, а не так, как он к этому привык. Антонио на других не походил ни в чём.
Если сказать любые, самые правильные слова и представить, как их с кривой усмешкой произносит Антонио, то сразу же становилось ясно, какая всё это чушь! С ним невозможно было не соглашаться. Внутренне все чувствовали – Антонио имеет право на свою кривую усмешку.
И Константину вдруг открылось несовершенство мира, несовершенство, которое не исправить, ничем и никогда. Потом, через годы, ему пришла в голову мысль: «Он подорвал во мне веру!» И задумался: «Но во что же я верил?» Размышляя об этом, Константин пришёл к выводу, что он верил в существование умных людей на земле и в то, что эти умные люди управляют обществом и к чему-то это общество ведут.
«Это было очень наивно, как и всё, во что мы верим».
Константин пытался создать образ умного человека. Заподозрив в ком-то «умного человека», он пытался узнать о нём всё и пришёл к выводу, что умный бывает умным только «от сих и до сих». Он даже придумал свой термин: «умный в пределах шахматной доски».
«Покажите мне умного человека, и я найду, в чём он круглый идиот!» – мысленно говорил Константин. И получалось, если додумывать до конца, то умный во всём – это мудрец, совершенный человек. А таковых Константину встречать не приходилось.
«Жизнь похожа на сеанс одновременной игры на многих шахматных досках. Есть люди, которые пытаются охватить всё, но и они никогда не додумывают до конца: все человеческие мысли – это лишь полумысли».
А как «додумывать до конца», Константин и сам не знал, он лишь предположил, что человеческий разум может работать только тогда, когда его ограничивают какие-то рамки, за которые выходить нельзя. Без правил и ограничений разум работать не может.
Эти и многие другие мысли и воспоминания, связанные с Антонио, радостным вихрем пронеслись в голове Константина. Он ведь думал, что они не встретятся больше никогда.
«Но как он изменился!»
Отшельники
Держа в руке визитную карточку, Константин вышел в коридор. Людмила Петровна в это время провожала соседку – глуповатую на вид старушку с выпученными глазами, а та всё время оглядывалась на туалет, расположенный в конце коридора. Там на унитазе восседал Антонио и задумчиво мял туалетную бумагу. Дверь туалета была распахнута настежь – он, видимо, не счел нужным её закрыть.
Константин внутренне ликовал.
«Ну как же мне надоела всякая обыденность! Как я всю жизнь терпеть не могу всякого здравомыслия! Как я устал от людей в скучных рамках! Не моё это общество! Антонио – совсем другой человек! Даже в сортир он ходит как-то иначе, не так, как все! Ну почему я так не поступаю, как Антонио? Не хочу я возвращаться в мир скуки! Не хочу!»
– Я могу вам дать листы от фиалок, у меня есть белые, бордовые и фиолетовые. А у вас, кажется, дверь в туалет открыта, – испуганно проговорила соседка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94