– Боже, какой вечер! – потягиваясь, воскликнул Робби, когда они наконец вернулись домой.– Очень мило, что Филип устроил эту вечеринку у себя на квартире.– Конечно. Хотя на мой вкус там было слишком много его друзей.В число приятелей Филипа Чагрина входили многие известные в Лондоне «голубые» (как сказал бы дядя Гарри); они пришли на вечеринку вместе с молодыми людьми, которых привели в качестве своих «подружек», что придало вечеру более вульгарный оттенок, чем предполагал Филип.Фелисия не могла понять предубеждения Робби против «голубых» друзей Филипа Чагрина. Робби с презрением относился к «голубым», «педикам», «гомикам», как будто его привязанность к Бруксу была иного свойства.Всякий раз, когда она думала об этом (и как же она старалась не делать этого!), она не верила, что Робби мог испытывать к мужчине те же чувства, что и к женщине, и все же она была уверена, что он занимался любовью с Рэнди Бруксом. Доставляло ли это ему такое же удовольствие, как секс с ней? Или он испытывал большее удовольствие? Было ли это случайной ошибкой, тем, что больше никогда не повторится, или его презрение к «голубым» друзьям Филипа было лишь ширмой, чтобы скрыть свои истинные чувства?Фелисия научилась, в самой суровой школе, о какой Робби даже не подозревал, не смотреть слишком пристально на их отношения, опасаясь того, что она могла увидеть. Она должна была принять Робби таким как он есть или потерять его. Но она ни за что не позволила бы себе потерять его, теперь когда вновь вернула его себе.Она допила свой бокал – Фелисия уже перестала считать, сколько она выпила, хотя все же заметила, что после двух-трех бокалов количество выпитого уже не имело значения.– Иди ко мне, дорогой, – позвала она Робби. Он опустился на кровать рядом с ней, и она сразу же обняла его. По мнению доктора Фогеля, алкоголь притупляет сексуальное влечение, но на нее он оказывал совершенно противоположное действие – вероятно, поэтому она так много пила сегодня.Но нет, она слишком строга к себе. Из-за пары бокалов не стоит волноваться. Тоби Иден пьет как лошадь, и тем не менее прекрасно играет. Филип Чагрин выпивал в день бутылку джина у себя в гримерной и все равно мог на сцене заткнуть за пояс любого, кроме Робби. Выпивка совсем не влияла на твердость руки ее отца, а что касается дяди Гарри, то он никогда не ездил на охоту, не захватив с собой две полные фляжки марочного коньяка, чтобы согреться, пока гончие берут след.Фелисия крепче обняла Робби, привлекая его к себе.– Ты устал, любовь моя? – спросила она.– Немного. Не обращай внимания, зато мы одержали настоящую победу.– Я тоже так думаю. Посмотрим, что завтра напишут газеты.– Мне наплевать на то, что они напишут. Мы показали им, дорогая! Мы дали им такого Шекспира, какого им еще не приходилось видеть. Из плоти и крови!– Газеты напишут, что в нем было слишком много чувственности.– К черту газеты! Ни один человек не ушел в убежище. Я сбился со счета, сколько раз нас вызывали. Между прочим, ты была чертовски хороша, дорогая.– Это было как в прежние времена, правда? Мы были оба великолепны.Она потерлась щекой о его плечо.– На свете нет никого, кроме тебя, с кем бы я хотела играть, – промурлыкала она.– Для меня тоже, родная. Она поцеловала его в шею.– Мой гений! – прошептала она. Это была не лесть, это была чистая правда – он действительно был ее гением. – Ты был таким красивым в роли Антония, – продолжала она, касаясь губами его уха. – Я все время говорила себе: «Готова поспорить, что среди зрителей нет ни одной женщины, которая не мечтала бы заполучить его, а он – мой!»Он повернулся к ней и поцеловал ее.– Прелесть моя! – сказал он. – А я чувствовал то же самое, глядя на тебя, любовь моя.Неужели это правда? – с надеждой подумала она.– Ты помнишь, когда мы в первый раз играли «Антония и Клеопатру»? – спросила она.– В Бристоле, – пробормотал он, прижимаясь губами к ее губам.Она кокетливо засмеялась.– Ты повел меня в свою гримуборную после первого акта, и в антракте мы занимались любовью. Слава Богу, нам не надо было менять костюмы.Было довольно опасно напоминать ему о прошлом – опасно было и самой думать о нем, но Фелисия не могла все же удержаться. Прошлое можно всегда истолковать как критику настоящего, будто она жалуется на то, что они больше не занимаются любовью в антрактах, но, к счастью, Робби нормально воспринял ее слова и усмехнулся.– Да, было время, – сказал он. – Но, черт возьми, сегодня мы играли лучше! Опыт чего-то значит.– И не только на сцене, дорогой.– Верно. – Он прижал ее к себе, как в прежние времена. – И какая ты была храбрая, – прошептал он. – Я никого не видел храбрее тебя.– О мой милый. Если бы ты только знал! В тот момент, когда я это сделала, я сказала себе: «Боже, хороша же я буду, если мы все взлетим на воздух».– Никогда. Гитлер бы не посмел это сделать!Она почувствовала, как он вошел в нее, заставив забыть обо всем на свете. Она попыталась представить, будто это происходит в прежние времена в убогой маленькой гримерной на старой кожаной кушетке в Бристоле, где с бухты дул холодный ветер, и старые трубы коптили небо. А Тоби, потревоженный доносящимися из комнаты звуками, кричал им из коридора:– Эй вы там, у вас все в порядке?И это ей почти удалось. Уж если не себя, подумала она, то Робби ей точно удалось убедить, что все было как в прежние времена, потому что его наслаждение было настоящим и непритворным.Потом в темноте он перевернулся на бок, закурил сигарету и подал ее Фелисии, затем закурил сам.– Это было так чудесно, – промурлыкала она. Хотя ей было неприятно, что ее постоянно сравнивали с кошкой, она не могла отрицать своего несколько кошачьего поведения в постели.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154