Она писала, что не собирается его преследовать, если она ему в тягость. Работа в Сингапуре пока ещё за ней. Между ними столько осталось недосказанного — в то время это не имело значения. Он вел себя как истый англичанин, и это было прекрасно, но теперь она за это расплачивается. Пусть простит её за слишком прямой вопрос — она не хочет умереть от избытка сдержанности и благоразумия. Хочет он снова с ней увидеться или нет? Расставаясь, он сказал, что хочет, и сказал достаточно пылко. Этой пылкостью она с тех пор и живет. Но может быть, это было сказано лишь для того, чтобы смягчить печаль разлуки? Может быть, теперь, когда он в Англии, она кажется ему далекой, нереальной? Может быть, в Англии есть другие женщины — другая женщина, он даже как-то намекал на это, — с которой он забудет свою Мари-Лору? И все-таки, вспоминая их встречи, она чувствует, что они должны повториться. Она никогда этого не говорила прямо, но на случай, если он не понял, и чтобы не погибнуть от недоразумения, говорит сейчас: она его любит, она хочет выйти за него замуж и быть с ним всегда. И просит она одного: какого-то ответа, пусть самого неопределенного, который не налагал бы на него никаких обязательств, но только помог бы ей принять решение.
Письмо это встревожило Феликса, и не только потому, что он лишний раз почувствовал, как дурно себя вел. Была тут и более глубокая причина. В своих отношениях с Мари-Лорой он не поставил точки. И самое скверное было то, что сейчас ему не хотелось эту точку ставить. По письму он ощутил её всю, с головы до ног, и понял, что для него она еще, безусловно, существует. Не хотелось просить её, чтобы она его забыла. А что ещё он мог ей написать, не кривя душой?
— Просто отказываюсь понять, — говорила Милдред. — Не для забавы же она туда поехала. Ты заметил, как смутился Хью? Ему было ужасно неприятно, что мы её там застали.
— Вполне естественно, — сказал Феликс. (Je crois voir comment vous vous raidissez en lisant ceci.)
— Может быть, — сказала Милдред. — Милый Хью. Этой Эмме с её собачьим лицом он не достанется, я этого не допущу.
— А ты как думаешь, Хью догадывается о твоих добрых намерениях? (Vous preferez que les chosesarrivent sans avoir besoin d'etre decidees.)
— Разумеется, нет, мой милый! Он как новорожденный младенец, всегда таким был. Он воображает, что я большая, разумная, взрослая, этакий мохнатый старый друг, вроде Нэны из «Питера Пэна».
Феликс рассмеялся.
— Так что его ждет сюрприз? (Je ne veux pas que tout finisse entre nous.)
— Это если выйдет по-моему? Не уверена. Он может ничего и не узнать. Иногда мне кажется, что в этом была бы самая прелесть. Я хочу проглотить его так, чтобы он и не заметил.
— Что-нибудь он, вероятно, все же почувствует! Бренди хочешь, Милдред? Или куэнтро? (Mon beau Felix, je ne veux pas mourir a force d'etre raisonnable).
— Да, спасибо, немножко куэнтро. Завтрак был просто прелестный. Ах, Феликс, милый, как бы мне хотелось, чтобы ты был посмелее! Я могу вдохнуть в человека смелость, когда это может мне повредить, а когда мне это нужно — не могу. Я даже собственную смелость не могу проявить. Связана по рукам и по ногам.
— Я тоже, — сказал Феликс. — Закурить можно? (Je vous aime de tout mon etre, je desire vous epouser, etre avec vous pour toujours.)
— Конечно, кури. Зачем ты вечно меня об этом спрашиваешь? А тебе нет нужды чувствовать себя связанным. Ты можешь поговорить с Энн без обиняков.
— Давай кончим об этом, хорошо? — сказал Феликс и тут же добавил: — Ты знаешь, по-моему, Миранда меня не любит. В прошлый раз мне опять это показалось. (Felix, Felix, souhaitez vous vraiment me revoir?)
— Перестань выдумывать препятствия, — сказала Милдред. — Миранда не любит никого, кроме самой себя и, может быть, своего папаши. Она бы тебя стерпела. Честное слово, и так все достаточно трудно, так нечего ещё приплетать сюда Миранду. Нет, послушай моего совета. Если ты ждешь, чтобы Рэндл ушел официально, то рискуешь прождать до скончания века.
— Не знаю, — отозвался Феликс, оживляясь. — Не знаю.
— Могу тебе назвать одну причину, почему Рэндл никогда не уйдет, то есть не уйдет официально.
— Об этом я уже думал.
— Вот именно. В кармане пусто. Он просто не может смыться.
Феликс угрюмо помолчал.
— Ну, и что дальше?
Милдред задумалась.
— Может быть, предложить ему денег взаймы?
Феликс расхохотался.
— А ты знаешь, я думаю, он бы их принял!
— Конечно, принял бы. Во всяком случае, это можно бы сделать анонимно. Нет, серьезно, Феликс, как ты думаешь? Наверно, он бы запросил немало.
— Милдред, есть же все-таки предел!
— Разве? Говорят, на войне и в любви все средства хороши. А ты к тому же военный.
— Да. И на войне, слава богу, не все средства хороши, а когда будет так, я подам в отставку. И в любви то же самое.
— Война в наше время так страшна, что о хороших средствах говорить не приходится. А с любовью и всегда так было. Энн, вероятно, ждет не дождется, чтобы ты взял её штурмом.
— Не думаю, — отрезал Феликс.
— Ну а он не уйдет. У него нет денег. Он не уйдет, не может уйти. Вот так-то.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
18
— Они друг в друге души не чают, — сказал Рэндл.
Был поздний вечер. В квартире Хью на Бромтон-сквер шторы были задернуты. Днем Лондон задыхался от жары, а теперь над ним дрожала душная лиловая тьма, густая и неподвижная.
Хью и Рэндл вместе обедали, и пообедали на славу. А вернувшись из ресторана, пили бренди. К удивлению Хью, вечер прошел приятно. Когда Рэндл позвонил ему и предложил повидаться, он было заподозрил какой-то подвох. Но за обедом они говорили на всякие нейтральные темы и так сумели найти прежний товарищеский тон, что Хью уже готов был поверить, что Рэндл только для этого и пришел к нему. Лишь теперь, совсем поздно, прозвучали имена обеих женщин. Хью взглянул на часы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102