— У тебя прекрасный вид, — сказал он.
— Спасибо.
Она сидела в кресле, которое обычно занимал он.
— Сиди, сиди.
— Ты очень любезен.
— Конечно, — ответил он и сел прямо на горячий от солнца песок.
Приподнялся, быстро дернул ее за черные волосы, отпустил их, снял китель и лег на спину.
— Мне будет недоставать этого солнца, — сказал он.
— Почему?
— Что ты скажешь насчет переезда в Англию?
— Мы поедем туда?
— Как бы ты к этому отнеслась?
— Да никак. Я согласна. Ты хочешь ехать?
— Я подумываю подать рапорт о переводе.
— Мне казалось, что ты не любишь холода.
— Не люблю. Здесь очень хорошо. Но я думаю, что воевать лучше в Англии.
Только теперь она поняла, о чем он думал все эти дни.
— Почему лучше?
— Я согласен с Лоусоном. Решение будет не здесь.
— Война будет продолжаться, — возразила она.
— Да. Будут бои. Но серьезные события произойдут в Англии.
— Почему?
— И я хочу быть при этом. Ты не возражала бы против переезда?
— Нет. Но как я могу туда попасть?
— На пароходе.
— Ты думаешь, это будет скоро?
— Что?
— То, о чем ты говоришь.
Она нарочно выразилась осторожно.
— Нет. На это понадобится время. Но я хочу быть при этом.
— Англия тяжела на подъем, — заметила Елена.
— Это только общее положение, не так ли?
Она знала, что это так, и согласилась.
— Кто же все это изменит?
— Не знаю, — ответил он. — Люди найдутся, надо думать.
Он молча стал снимать свои летные сапоги.
— Ты выстирала мне носки? — спросил он, снимая те, что были на нем.
— Висят у колодца.
— Спасибо.
— Когда ты сможешь достать белье?
— В Египте, — ответил он.
Два дня тому назад ему пришлось ждать полуголым, пока она стирала ему сорочку, сушила ее на солнце и гладила утюгом.
— Твои носки никуда не годятся. Кто штопал их в последний раз?
— Вероятно, Тэп. Это его носки.
Помолчав, она спросила:
— Что теперь будет делать Тэп? Ведь он не может летать.
— Не знаю. Должно быть, переведется в штаб.
— Он хочет?
— Он говорит, что это разрешает все вопросы. Он уже сыт по горло.
— Его трудно понять, — заметила она.
— Кого? Тэпа? Совсем нетрудно. Хикки говорил, что Тэпу надо было бы родиться десятилетием раньше. Вот бы кто успел пожить в свое удовольствие.
— Бедный Хикки, — тихо сказала Елена.
— Да. Зато он избавился от всех забот.
— От каких забот?
— Он содержал на свое жалованье чуть не двадцать человек родных.
— А еще?
— А еще… Еще он был слишком прямой человек, чтобы уживаться со штабом.
— Незаметно было, чтобы он что-нибудь принимал близко к сердцу.
— Очень даже принимал. Ты помнишь Ричардсона?
— Этого высокого?
— Того, который был убит, когда спускался на парашюте.
— Помню.
— Ричардсон все принимал близко к сердцу. Но старался не показывать этого. Хикки узнал, что у него были неприятности с одной девушкой в Египте. И Хикки поехал в Каир, чтобы уговорить знакомого врача сделать ей аборт.
— Как это непохоже на Ричардсона.
— Почему?
— Я не думала, что он такой легкомысленный, — тихо ответила она.
Квейль улыбнулся.
— Он был, пожалуй, самый лучший из нас. — И, продолжая улыбаться, добавил: — Несмотря на свое легкомыслие.
— Всех их страшно жаль, — сказала Елена.
Квейль умолк. Разнежившись на солнце, он закрыл глаза и погрузился в дремоту. Елена перешагнула через него и пошла в дом надеть платье и туфли. Вернувшись, она застала Квейля уже в кресле; он спал с открытым ртом. Она подняла носки, которые он снял, принесла ведро воды из колодца, вылила его в таз и выстирала их. Потом повесила их на сруб колодца, на солнце, а прежние сняла. Покончив с этим, села возле Квейля на песок и принялась штопать. Вдруг она услышала глухой голос Квейля.
— Пример семейной добродетели, — сказал он, шутливо подмигивая ей.
— Что? — спросила она.
— Штопка носков.
— Пример для кого?
Она взглянула на него; он повернулся на бок. Потом пожал плечами и сел.
— Хочу есть, — объявил он.
— Я забыла тебе сказать, — спохватилась она. — Хозяин требует, чтобы мы сами доставали себе продукты.
— Требует, чтобы мы сами? С каких это пор?
— Он объявил мне сегодня утром.
— Почему вдруг такая перемена?
— Он не любит англичан.
— Я это знаю, — ответил Квейль.
— Я слышала раньше, как он говорил жене, что у англичан много продовольствия.
— С чего это он?
— Он сторонник Метаксаса.
— Да, разные бывают греки.
— Ты можешь доставать продукты?
— Могу брать на провиантском складе. Чем же он недоволен?
— Он лишился нынешнего урожая оливок.
— А ты еще собиралась рассказать ему о Нитралексисе и Мелласе.
— Он не понял бы.
— Конечно.
Квейль встал, надел китель, потом чистые носки и сапоги.
— Пойду добуду мясных консервов, — сказал он. — А готовить нам можно?
— Хозяйка сказала, что да.
— Я вернусь через час.
Он поцеловал ее и пошел через рощу к дороге, чтобы сесть на какой-нибудь идущий в Суда-Бэй грузовик.
Там, сойдя с грузовика, он поднялся по крутой тропинке к большому складскому зданию. Проходя мимо часового, он не сразу заметил, что тот отдает ему честь. Заметив, приподнял руку, потому что было бы неловко не ответить на приветствие, хоть он и не одобрял самый принцип. Войдя в низкую дверь, он очутился в большом помещении, уставленном консервными банками и заколоченными ящиками. Два-три армейских офицера покупали продукты. Квейль попросил кладовщика-палестинца отпустить ему несколько банок консервов. Вдруг кто-то положил ему руку на плечо.
— Когда вы приехали? — услышал он голос. Квейль обернулся.
— Лоусон? Хэлло! — сказал он.
Они обменялись рукопожатием.
— Как дела? — спросил Лоусон.
Он был в защитного цвета трусиках;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119