Ей не нужно было объяснять, что это те женщины, с которыми она беседовала о раке груди. Они пошли вместе с Пэтом в гостиную, а мы с мамой отправились на кухню, чтобы приготовить чай. Я услышал, как женщины рассмеялись чему-то, что сказал мой сын. Казалось, что они давно уже не смеялись.
— Ты видел ту молоденькую, Гарри? Ее прооперировали так же, как и меня. У нее отняли ту же грудь. Теперь она боится смотреть на себя. Боится зеркала. Этого нельзя допустить. Нельзя бояться смотреть на себя. Они могут поговорить со мной, потому что их семьи — муж, дочери, сыновья — не хотят правды, им нужно заверение. А меня заверять не надо, и передо мной не надо стесняться. Потому что я такая же, как и они. И к тому же, чего нам стыдиться? Не так все и плохо. Они робкие. Я старше их, Гарри, и сильнее, чем они, чем я сама была раньше. Все это сделало меня сильнее, придало мне какой-то невероятной энергии. Я больше ничего не боюсь на этом свете. Эти девушки — знаю, что надо называть их женщинами, но для меня они девушки, — они не могут рассказать своим мужьям о том, что они чувствуют. Ничего страшного. Простых отношений в жизни не бывает. Теперь я это понимаю. Я любила твоего отца больше жизни. Но вовсе не обязательно все выкладывать своему супругу. Ничего в этом плохого нет.
— Но, может быть, мужья поняли бы их? — спросил я. — Ведь нужно стараться понять друг друга, правда? И если они по-настояшему любят их, то они смогут их понять.
— Может быть. Если они действительно любят их, — сказала мама.
— Можно, я спрошу тебя кое о чем про вас с папой?
— Давай.
— Будут ли изменения? С годами? Мой брак станет другим по сравнению с тем, чем он был раньше?
Мама улыбнулась:
— Брак меняется все время, никогда не перестает изменяться. Когда ты молод, ты говоришь: Я люблю тебя, потому что ты мне нужен. Когда ты постарел, то говоришь уже: Ты мне нужен, потому что я люблю тебя. Очень большая разница. Я не говорю, что одно высказывание лучше другого, хотя второе длится дольше. Но никогда не перестаешь любить друг друга, Гарри. Если только это настоящее. — Она взяла меня за руку. — Послушай, Гарри. Поговори с ней, если ты этого хочешь. Поговори с Сид. Расскажи ей о том, что происходило. Поговори со своей женой, если ты думаешь, что это может помочь.
— Но я не знаю, смогу ли я. Видишь ли, я хочу, чтобы она гордилась мной, мама. Так, как ты гордилась отцом. — Я сжал ее руки. — И еще я хочу, чтобы ты тоже гордилась мной.
— Я уже горжусь тобой.
***
Пегги вернулась домой. На ее гипсе расписались все дети, лежавшие в ее палате. Должно было пройти еще долгое время, прежде чем она могла опять идти в школу. Но нога постепенно заживала, и в тот вечер мы с облегчением отправились спать. Пегги выздоравливала, и каким-то непонятным образом я выздоравливал тоже.
— Я должен тебе что-то сказать, Сид.
— Ты не обязан мне ничего говорить. Так же, как я ничего не должна тебе говорить о Люке. Потому что просто нечего рассказывать.
— Но я хочу что-то сказать. Про то, что произошло. Про то, как мы друг друга потеряли на какое-то время.
— Ты ничего не должен мне говорить. Просто закрой глаза.
Я почувствовал, как моя жена коснулась в темноте моей руки.
— Ты теперь дома, — прошептала она.
29
Жизнь берет в заложники всех, кого мы любим.
Поэтому моей жене было так трудно после того, как Пегги вернулась домой. Если твой ребенок хоть раз попал в больницу, ты уже никогда от этого не освободишься. Никогда не будет так, как было до того. Когда узнаешь, что значит любить больного ребенка, как тяжело находиться в больнице. Потому что никогда не избавиться от страха, что все это может повториться и в следующий раз будет гораздо хуже.
Дело было не только в ее дочери. По вечерам, довольно поздно, из Техаса звонили ее сестры, которых беспокоила их мать. Ее однажды нашли на стоянке машин в центре Хьюстона, где она бродила с ди-ви-ди-диском фильма «Унесенные ветром» в руках, без единого цента в кармане и не помня, каким образом она очутилась там. «Похоже на начало старческого маразма», — прокомментировала моя мама. И это было ужасно, потому что моей жене приходилось волноваться еще и об этом.
Поэтому, когда однажды вечером, после того как мы уже легли спать, Сид сообщила, что у нее задержка месячных, я сразу подумал, что это из-за стресса.
Стресс странно влияет на функции организма.
А когда на следующее утро она проснулась и сразу побежала в ванную; где ее долго тошнило, я подумал, что бедняжка беспокоится и за дочь, и за мать.
И даже тогда, когда я стоял за дверью ванной и прислушивался к тому, как мою жену выворачивало наизнанку, до меня еще не дошло. Я еще не понял, что все повторяется опять.
Самое замечательное на свете.
***
Я и раньше видел одну из этих штук.
Вообще-то, когда Джина узнала, что беременна Пэтом, я повидал их десятки. Ничего в них не было особенного. Просто белая пластиковая палочка. Она выглядела, как будто чего-то в ней не хватает, как зубная шетка без щетину,
Я взял в руки тест на беременность. Эта белая палочка оказалась почти невесомой. И так же неестественно легко я чувствовал себя в эту минуту. Голова кружилась.
На этой штуке имелись два маленьких окошка. В одном, круглом, виднелась тонкая голубая линия, а другое, квадратное, которое я принял за самое важное окошко и которое могло изменить все на свете, отчетливо показывало еще одну тонкую голубую линию.
И, наконец, я понял. Понял не только причину задержки месячных и тошноту по утрам, но и все остальное. Наконец-то я осознал, почему я должен был остаться, и остался.
Это произошло, когда я скорее почувствовал, чем услышал Сид, стоящую в дверях ванной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97