Осень неотвратима, говорилось в песне Кристиана; всю свою жизнь листья сохраняют в себе способность умереть, и это накладывает отпечаток на их существование. Коротышка в очках заплакал, но когда песня закончилась и другие Слушатели ушли прочь, он спрятался в кустах и стал ждать.На сей раз его ожидание было вознаграждено. Кристиан вышел из дома и, прогуливаясь среди деревьев, приблизился к тому месту, где поджидал коротышка в очках. Мужчина любовался легкой походкой Кристиана. С виду композитору было лет тридцать, хотя в том, как он совершенно бесцельно шел и останавливался, чтобы просто потрогать (но не сломать) босыми ногами упавшую веточку, было много детского.— Кристиан, — позвал коротышка в очках.Кристиан, пораженный, обернулся. За все эти годы с ним никто из Слушателей не заговаривал: это запрещалось. Кристиан знал закон.— Это запрещено, — сказал Кристиан.— Вот, — сказал коротышка в очках, протягивая ему какой-то небольшой черный предмет.— Что это?Гримаса исказила лицо коротышки.— Ты только возьми его. Нажмешь на кнопку, и он заиграет.— Заиграет?!— Музыку.Глаза у Кристиана широко раскрылись.— Но это же запрещено: мне не полагается слушать произведения других композиторов, это плохо отразится на моем творчестве. Я стану подражателем и лишусь какой бы то ни было оригинальности.— Цитируешь, — возразил мужчина, — ты просто цитируешь. Это музыка Баха. — В его голосе звучало благоговение.— Я не могу, — сказал Кристиан.Тогда коротышка покачал головой.— Ты не знаешь. Ты даже не знаешь, что ты теряешь. Но я услышал это в твоих песнях, Кристиан, когда пришел сюда много лет назад. Тебе это нужно.— Это запрещено, — возразил Кристиан, ибо его поразило уже то, что человек знает о противозаконности какого-то поступка и тем не менее готов его совершить. Кристиан не мог преодолеть необычность происходящего и уразуметь, что от него ожидают какого-то действия.Вдалеке послышались шаги, потом чья-то речь, на лице коротышки отразился испуг. Он подбежал к Кристиану, сунул ему в руки магнитофон и бросился к воротам заповедника.Кристиан взял магнитофон и подержал его в луче солнца, пробивавшемся сквозь листву. Тот матово поблескивал.— Бах, — проговорил Кристиан и тут же добавил: — Кто он, черт побери, этот Бах?Но магнитофон он не выбросил. Не отдал он его и женщине, которая подошла и спросила, с какой целью задержался коротышка в очках.— Он оставался здесь не меньше десяти минут.— Я видел его всего тридцать секунд, — возразил Кристиан.— И что же?— Он хотел, чтобы я послушал какую-то другую музыку. У него был магнитофон.— Он дал его тебе?— Нет, — сказал Кристиан. — Разве он не у него?— Он, наверное, бросил его в лесу.— Он сказал, это Бах.— Это запрещено. Вот и все, что тебе следует знать. Если ты найдешь магнитофон, Кристиан, ты знаешь, что велит закон.— Я отдам его тебе.Она внимательно на него посмотрела.— А ты знаешь, что произошло бы, если бы ты послушал это?Кристиан кивнул.— Очень хорошо. Мы его поищем, обязательно. До завтра, Кристиан. А вследующий раз, если кто-то заговорит с тобой, постарайся не отвечать,просто вернись в дом и запри дверь.— Я так и сделаю, — пообещал Кристиан.В ту ночь была летняя гроза, с ветром, дождем и громом, и Кристиан обнаружил, что не может заснуть. Не из-за музыки погоды — в его жизни бывали тысячи таких гроз, и он прекрасно спал. Уснуть ему не давал магнитофон, который лежал у стены за Инструментом. Кристиан прожил почти тридцать лет в этом красивом диком месте, наедине с музыкой, которую сам же и создавал. И вот теперь…Теперь он испытывал жгучее любопытство. Кто он, этот Бах? Кто? Какая у него музыка? Чем она отличается от моей? Неужели он открыл что-то такое, чего я не знаю?Какая у него музыка? Какая у него музыка? Какая у него музыка?Он все гадал и гадал. До самой зари, когда гроза пошла на убыль, а ветер утих. Кристиан встал с постели, в которой не спал, а лишь ворочался с боку на бок всю ночь, вытащил магнитофон из тайника и включил его.Сначала музыка зазвучала как-то странно, больше напоминая шум: чуждые, непонятные звуки, не имеющие ничего общего со звуками Кристиана. Но форма произведения была четкой и ясной, и к концу записи, которая не длилась и получаса, Кристиан уже имел ясное представление, что такое фуга, а звук клавесина потряс до глубины души.Однако он понимал, если что-либо из услышанного появится в его музыке, он будет тут же разоблачен. Поэтому Кристиан даже не пытался создать фугу и подражать звучанию клавесина.А каждую ночь он слушал магнитофонную запись, узнавая все больше и больше, пока, наконец, не появился Блюститель Закона.Блюститель Закона был слеп, его водила собака-поводырь. Он подошел к двери, и, поскольку он был Блюстителем Закона, ему даже не пришлось стучать — дверь для него открылась сама собой.— Кристиан Харолдсен, где магнитофон? — спросил Блюститель Закона.— Магнитофон?! — переспросил Кристиан, но тут же понял, что отпираться бесполезно. Поэтому он вытащил аппарат и отдал Блюстителю Закона.— Ах, Кристиан, Кристиан, — сказал Блюститель Закона, и голос у него был мягким и грустным. — Ну почему ты не отдал его, не слушая?— Я собирался это сделать, — сказал Кристиан. — Но как вы узнали?— Ты перестал сочинять фуги. Твои песни в один миг лишились единственного, что было в них от Баха. Потом ты перестал экспериментировать с новыми звуками. Чего же именно ты старался избежать?— Вот этого, — ответил Кристиан, сел и с первой же попытки воспроизвел звук клавесина.— А до сих пор ты ведь никогда его не воспроизводил, правда же?— Я боялся, что вы заметите.— Фуги и клавесин — вот две вещи, на которые ты прежде всего обратил внимание, и только они отсутствуют в твоей музыке.
1 2 3 4 5 6 7 8