— Отец, — позвал Армор.— Ты был прав, Армор, — понурив голову, признался Миллер, старательно отводя глаза. Он вытянул руки. — И вот оно, доказательство твоей правоты.— Мера сказал, что я должен выслушать от вас повесть о случившемся, — сказал Армор, обводя всех взглядом. — После этого вы от меня и слова не услышите о том, что случилось сегодня. Я все еще ваш сын и брат, если вы примете меня, а моя жена — ваша дочь и сестра. Вы единственные родные мне люди в здешних местах.— К твоему стыду и позору, — прошептал Дэвид.— Мои руки чисты, но это не причина гнать меня прочь, — произнес Армор.Кальм протянул ему окровавленную руку. Армор без малейших колебаний принял ее, крепко пожал и отпустил.— Посмотри, — показал Кальм. — Ты коснулся нас, и тебя тоже запятнала кровь.В ответ Армор протянул свою испачканную кровью ладонь Миллеру. Миллер, посмотрев Армору в глаза, пожал ее. Вскоре подошел паром. И они отправились домой. Глава 15ОДИН ЧЕЛОВЕК, ДВЕ ДУШИ Сказитель проснулся на заре и сразу ощутил, что происходит что-то неладное. Такумсе сидел рядом, повернувшись лицом к западу. Раскачиваясь из стороны в сторону, он тяжело дышал, будто претерпевал некую ужасную боль. Может, он заболел?Нет. Видимо, у Элвина ничего не вышло. Началась бойня. И Такумсе испытывал страдания своего народа, который умирал далеко отсюда. Он ощущал не сожаление и не жалость, его тело раскаленным прутом жалила смерть. Пусть Такумсе обладал намного более острыми чувствами, пусть он и Сказитель находились за много миль от Типпи-Каноэ, но раз вождь почувствовал страдания, значит, множество, огромное множество душ отправилось сегодня на небеса.Как и прежде, Сказитель вознес молчаливую молитву к Господу. Как всегда, она сводилась к одному-единственному вопросу: «Боже, ты подвергаешь нас таким ужасным пыткам, когда же все это закончится?» Ведь все тщетно. Такумсе и Элвин пробежали через всю страну, Сказитель торопился как мог, Элвин поднялся на Восьмиликий Холм — и что? Спасли они хоть кого-нибудь? Сейчас на берегах Типпи-Каноэ умирали люди, и Такумсе, находясь за много миль от реки, ощущал их страдания.Как всегда, Господу нечего было ответить Сказителю.Сказителю не хотелось беспокоить Такумсе. Более того, он догадывался, что сейчас Такумсе не особенно жаждет вступать в какие-нибудь разговоры с бледнолицым. Однако странник ощутил, как внутри него возникает видение. Не то видение, которое обычно является пророкам, и не то, которое видишь, заглядывая внутрь себя. Видение Сказителя обычно выражалось словами, и он не мог сказать, в чем его суть, пока не услышит собственный голос. Однако даже сейчас он понимал, что никакой он не пророк. Его видения не изменяли мир, они всего лишь описывали, толковали его. Впрочем, он ни минуты не колебался, стоит записывать свое видение или нет. Оно явилось, и он должен был занести его в книгу. Но поскольку в этом месте он писать не мог, ему ничего не оставалось делать, кроме как начать декламировать суть видения вслух.И Сказитель заговорил, составляя из слов рифмы, потому что настоящее видение может быть выражено только в поэзии. Сначала он ничего не понимал, он не мог даже определить, чей ужасный свет ослепил его — Господа или Сатаны. Но слова катились вперед, и он знал, что кто бы это ни был, кто бы ни принес в этот мир страшную бойню, он заслуживает гнева Сказителя. Поэтому он не особенно заботился о том, чтобы подбирать выражения некультурнее.В конце концов слова превратились в сплошной поток, Сказитель даже передохнуть не мог, чтобы не прервать стройные ряды рифм. Голос его становился все громче и громче; слова вылетали из его рта и разбивались о плотную стену окружающего воздуха, как будто сам Господь услышал его и обозлился на сии яростные речи: Когда разразился я вызовом гневным,Дрожь овладела светилом полдневным,А луна, в отдален и и тлевшая, сразу,Как снег побелев, получила проказу.На душу людскую накинулись вдругИ горе, и голод, и скорбь, и недуг.На пути моем Бог пламенеет яро,И солнце вовсю раскалилось от жара,Что стрелы мыслей и разума лук, —Оружье мое! — излучают вокруг.Тетива — огниста, колчан мой злат!Впереди выступают отец мой и брат. Уильям Блейк, «Грозный Лос»

— Остановись! — перебил его голос Такумсе.Сказитель замер с открытым ртом. Изнутри рвались новые слова, страдания ждали своей очереди, чтобы излиться из него. Но Такумсе нельзя было ослушаться.— Все кончено, — сказал Такумсе.— Все погибли? — прошептал Сказитель.— Я не способен видеть отсюда жизнь, — объяснил Такумсе. — Я могу ощущать лишь смерть — мир разрывается, как старые, ветхие лоскуты. И его уже не залатать. — Отчаяние сменила холодная ненависть. — Но его еще можно очистить.— Если б я мог предотвратить это, Такумсе…— Да, Сказитель, ты хороший человек. Среди твоего народа много хороших и честных людей. К примеру, Армор Уивер. Если бы все бледнолицые были похожи на вас, если б все они стремились познать эту землю, между нами не случилось бы войны.— Но между тобой и мной нет войны.— Можешь ли ты изменить цвет своей кожи? Могу ли я изменить свой цвет?— Дело не в цвете нашей кожи, дело в наших сердцах…— Когда на одной стороне поля выстроятся краснокожие, а на другой — бледнолицые, где ты встанешь?— Посредине, и буду молить обе стороны не…— Ты встанешь со своим народом, а я — со своим.Сказитель не мог с ним спорить. Может быть, у него достало бы мужества отвергнуть подобный выбор. А может, и нет.— Упаси нас Господи от подобного исхода.— Это уже произошло, Сказитель, — грустно промолвил Такумсе. — С сегодняшнего дня никто не сможет помешать мне собрать армию краснокожих.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114