Мать принялась укладывать мундиры в раскрытые чемоданы.
Жанна вернула пистолет на место, задвинула ящик и стала рыться в коробке со старыми документами.
— Ты ведь даже не знаешь, как его надо держать, — сказала она.
— Важно, чтобы он был. Он производит впечатление уже одним своим видом.
Жанна обнаружила в коробке потрескавшийся бумажник красной кожи. Повернувшись спиной к матери, она открыла бумажник и достала старый военный билет полковника. За билет был заткнут желтый, в трещинках, снимок — молодая арабка гордо показывала в объектив голые груди.
Жанна спрятала бумажник себе в сумочку. Повернувшись к матери, она показала ей снимок.
— А это? — спросила она. — Кто она?
Мать едва заметно нахмурилась. Несомненно, на снимке фигурировала любовница полковника — во время африканских кампаний их у него было немало.
— Прекрасный образчик берберской расы, — невозмутимо произнесла она, продолжая укладывать вещи полковника. — Крепкий народ. Я пробовала держать их в доме, но прислуга из них никудышная.
Мать являла собой женскую копию удачливого профессионального вояки — образец совершенства и стойкости в трудных обстоятельствах. Теперь ее долг заключался в преклонении перед памятью доблестного супруга, и она не могла допустить, чтобы на эту память легло пятно.
Она решительно захлопнула чемодан, поставила на пол и улыбнулась дочери:
— Я рада, что наконец-то решилась отправить все это за город. А то вещи все копятся и копятся.
Жанна нежно ее поцеловала:
— Скоро у тебя будет здесь места — сколько душа пожелает.
Мать вопросительно на нее поглядела, но Жанна повернулась и направилась к двери.
— Мне пора, — сказала она. — Работа ждет. Я забежала на минутку сообщить…
Она вышла на площадку, мать следом. Жанна вызвала лифт.
— Что сообщить? — спросила мать.
— Что я выхожу замуж.
Она открыла дверцу лифта и вошла в кабину.
— Что-что?
Мать схватилась за сетку шахты и с изумлением воззрилась на Жанну.
— Я выхожу замуж, через неделю, — крикнула Жанна из опускавшейся кабины.
По пути в лавку Жанна зашла в фотоавтомат у станции метро «Бир-Хаким». Опустив в щель монеты, она дернула шнурок короткой занавески из пластика и уселась на жесткую деревянную скамью, лицом к собственному отражению в прозрачном зеркале.
Сработала вспышка. Жанна повернула голову вправо, затем влево, каждый раз дожидаясь щелчка автоматической камеры.
Поддавшись внезапному порыву, она расстегнула блузку и наставила обнаженные груди прямо в объектив.
— Прекрасный образчик берберской расы, — заметила она вслух, когда вспышка включилась в последний раз.
Стоя на платформе в ожидании поезда, Жанна смотрела вниз на узкую суматошную улицу, на пешеходов, которые как-то бочком обходили кафе, некоторые с чемоданами в руках — пассажиры с вокзала Сен-Лазар, рассеянно подумалось ей, многие наверняка иностранцы. Она потрогала в кармане снимок берберки и свою собственную только что снятую фотографию. Первый поведал ей об отце кое-что такое, о чем она и не подозревала; теперь он представлялся ей мужчиной, способным испытывать вожделение и будить таковое в женщинах. Даже у него наверняка была своя тайная жизнь, мысль об этом показалась Жанне весьма любопытной. Если мать и знала об этом, то уже перестала переживать. Как быстро люди приспосабливаются к требованиям плоти. Снявшись с обнаженной грудью, она почувствовала, что между ней и отцом возникло какое-то новое родство. А еще, подумала Жанна, она сделала это в шутку, которую ей хотелось бы разделить с одним из любовников. Тут до нее дошло, что и Том, и Пол оба ее осудят, хотя и по разным причинам: Том назовет вульгарной, а Пол начнет изводить за сентиментальность.
В метро она ехала, погруженная в мысли о своем приключении, не обращая внимания на окружающих. То, что у отца скорее всего была внебрачная интрижка, в глазах Жанны как-то оправдывало ее связь с Полом. Но если она и в самом деле намерена выйти за Тома, ей нужно как-то утрясти положение, хотя бы для себя самой, не то все может кончиться катастрофой.
Она вышла из метро и направилась в свою антикварную лавку мимо пустой громады бывшего Центрального рынка. Первое, что бросилось ей в глаза, — следует вымыть витрины. Лавка, занимавшая одно помещение, представляла собой форменные джунгли: подставки для ламп, вешалки для шляп, хилые задранные ножки перевернутых стульев, канапе, заставленное пыльными бутылками. На полу у двери стоял бочонок, из которого торчали старые трости.
В глубине лавки помощницы Жанны — Моника и Мушетт — разбирали коробку с товаром. У близняшек были длинные спутанные светлые волосы, обе носили джинсы с яркими заплатками. Строго говоря, у Жанны были подручные, потому что деньги на лавочку дала ее мать, но именно двойняшки в большинстве случаев брали на себя тяжесть общения с богатыми дамами из Отейля, основными покупательницами Жанниного антиквариата. Близнецы были моложе Жанны, но еще школьницами участвовали в студенческих бунтах 1968 года и поэтому были склонны относиться к ней как к взбалмошной младшей сестре.
— Привет, — сказала Жанна. — Я выхожу замуж.
Двойняшки разогнулись, отбросили с глаз волосы и, не веря собственным ушам, уставились сперва на Жанну, а потом друг на дружку.
— Ну и какая ж ты будешь — замужняя? — спросила Моника.
Жанна знала, что Том им не нравится.
— Буду спокойней, собранней, — ответила она, расстегивая пальто. Она собиралась помочь девушкам разобрать и оценить вещицы, как положено почтенной владелице магазинчика, каковой она мечтала быть. — Я решила взяться за ум.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45