В один миг были испорчены и чудесный вечер, и неделя внезапной молодости — все было испорчено.
Примерно на полпути к бульвару Сен-Жермен он обратил внимание на огромные, в восемь футов, афиши — длинный ряд. Он поспешно отвел глаза. «Короткая стрижка. Фильм режиссера Тадеуса Ангелини», — прочел он броскую черную надпись над входом в находившийся тут же кинотеатр. Толпа зрителей дожидалась первого вечернего сеанса, очередь, вытянувшись вдоль фасада кинотеатра, довольно длинным хвостом заворачивала на тротуар.
Эдуард отодвинул створку в кабинке шофера и попросил его ехать быстрее. Потом, закрыв глаза, откинулся на кожаную спинку.
Он только что возвратился из Нью-Йорка, сплошь обклеенного ее портретами. Теперь эти портреты преследуют его в Париже. А будет еще хуже. Как только она вернется из Канн, начнется полное безумие: во всех газетах, во всех журналах, на всех заборах, еще и телевидение… Его предугадать невозможно, тот момент, когда кто-то словно по мановению волшебной палочки буквально вмиг становится знаменитостью. До этого момента его имя знали немногие, отдавали должное его таланту — вот и все почести; и вдруг — это имя у всех на устах, оно знакомо каждому, от президента до рыботорговца, оно становится достоянием общественности, разменной интеллектуальной монетой.
Эдуард не сомневался в том, что Элен получит в Каннах награду, а со временем — и приз Киноакадемии. Конечно же, он видел «Короткую стрижку», задолго до Кристиана и до того, как она появилась в прокате; почти наглая дерзость этого фильма вызывала у него и восхищение, и негодование. Как ни досадно, у этого Ангелини действительно обнаружился намек на гениальность. А Элен, как и предрекал этот новоиспеченный гений, сумела придать фильму острый и непостижимо целомудренный эротизм. Кадры из фильма наслаивались на воспоминания о тех их днях и мучили, мучили его непрестанно.
Теперь у них на очереди «Эллис», Ангелини снова клянчил у «Сферы» немалую сумму. Он хочет отснять его в следующем году, копия сценария лежит сейчас у Эдуарда на письменном столе. Вечером ему предстоит решить, стоит давать деньги или нет. Он уже бегло пролистал сценарий, сегодня почитает внимательней.
Черный «Роллс» затормозил у выставочного зала де Шавиньи, расположенного по улице Фобур Сен-Оноре. Привратник в униформе приветствовал его почтительным поклоном. Эдуард прошел через боковой вход, которым пользовался только он сам, и сразу спустился в подвал, в комнатку, расположенную рядом с хранилищем.
В комнатке на специальном столике были по его просьбе расставлены кожаные футлярчики. Целая дюжина изящных коробочек, их форма и отделка несли в себе аромат разных ювелирных эпох. Несколько — из коллекции де Шавиньи, несколько — фирмы Картье, одна из Лондона, дизайн Вартского, есть вещица и из Болгарии, и одна — фирмы «Ван Клиф и Эрпелз».
Эдуард попросил, чтобы ему не мешали, и принялся изучать содержимое коробочек. Он хотел выбрать подарок для своей дочери, этот подарок будет храниться в специальном сейфе, пока… пока она не подрастет, сказал самому себе Эдуард.
Два подарка уже лежали в этом сейфе. Колье из жемчуга и редкого совершенства бриллиантов, ограненных «бриолетом» и «розой», — из самой первой коллекции Выспянского, это колье попало в сейф в день ее появления на свет. Первый же день рождения был отмечен тиарой фирмы «Картье», 1914 года: венец из черных ониксов и бриллиантов полной огранки, поверх которого укреплен венчик из жемчуга. В отличие от множества других тиар эта была очень легкой, он подумал, что Катарине будет приятно ощущать ее на своей головке.
Он стал осторожно открывать коробочки. Снова «Картье», бриллиантовый эгрет, куплен у фирмы в 1912 году князем Горчаковым: обрызганный мелкими алмазами плюмаж, изогнувшийся над грушевидным каратов в двадцать солитером. «Де Шавиньи», ожерелье из сапфировых шариков и изумрудов бриллиантовой огранки, было заказано Влачеку отцом, примерно двадцатые годы. Только не изумруды, мелькнуло в мозгу Эдуарда, он поспешно взял в руки очередную коробочку.
Та-ак, солидный перстенечек, и даже очень солидный: с квадратным канареечным бриллиантом в тридцать каратов; несмотря на невероятно ценный бриллиант, кольцо не слишком нравилось Эдуарду. Золотая шкатулочка, инкрустированная эмалью и лазуритом цвета дочкиных глаз. Антикварные часики на шелковом шнуре, 1925 года, механизм сработан знаменитым Жаном Вергели, корпус в стиле art deco, золотые, тоже с лазуритом и двумя рубиновыми точками по краю циферблата. Китайское ожерелье XVIII века: резные коралловые цветки, сердцевина которых представляла собой миниатюрные гроздья из ониксов, бриллиантиков и черных жемчужинок. Корсажная брошь с рубином и бриллиантом, кого-то из семейства Романовых; бриллиантовое, в виде сетчатой ленты ожерелье, 1903 год, фирма «Де Шавиньи» — копия ожерелья Марии-Антуанетты, позже им владела куртизанка, прекрасная Отеро.
Эдуард придирчиво осмотрел каждую драгоценность. У некоторых была очень грустная история — эти он сразу откладывал в сторону. Одну из коробочек он не закрывал дольше остальных, в ней лежали подобранные в пару браслеты, украшенные рубинами в форме кабошонов — из сокровищ мисорского магараджи. Изобел была бы от них в восторге, с грустью подумал Эдуард, в них есть нечто языческое. В конечном итоге он выбрал вещь, ценную не столько из-за камней, сколько из-за ювелирного мастерства: китайское коралловое ожерелье. Третий футляр до поры до времени был заперт в сейф. Эдуард поехал к себе в Сен-Клу.
Невидящим взглядом он смотрел на дорогу, не замечая ничего вокруг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83