– Нет, нет, – не совсем твердо возразил Колин. – Я думаю, ты не прав. – После паузы он продолжал: – Конечно, я могу признать, что иногда это может помочь…
– Кто знает? – Роуленд снова подтолкнул его к двери. – Я, по крайней мере, не знаю. И в общем-то мне все равно. Отныне я становлюсь поборником целомудрия. Одиночество никогда не было мне в тягость. Я буду жить как монах…
– Я в этом сомневаюсь, Роуленд. – Колин внимательно взглянул на друга и подумал, что у Роуленда есть и другие способы скрывать боль, кроме надменности. Он понимал, как трудно было Роуленду придать разговору такой оборот, и понимал, почему он это сделал. Он попрощался и ушел.
Теперь он шел рядом с Линдсей, впереди уже был виден отель. От разговора с Роулендом на сердце у него стало легче. Он думал о том, что Роуленд не хотел, чтобы они расстались врагами. Он поступил более чем великодушно, а если это великодушие было всего лишь результатом того, что его отвергли, – что ж, Колин находил это простительным.
На углу парка он остановился и притянул Линдсей к себе. Лунный свет чудесно преобразил ее лицо – кожа светилась, глаза казались бездонными, на волосах и ресницах блестела снежная пыль. Взглянув на нее, Колин ощутил всплеск желания и безнадежной любви. Он поцеловал ее губы, они были теплыми и приветственно приоткрылись.
Стоило ему прикоснуться к ней, как все вопросы, над которыми бился его разум, утратили актуальность. Кто может объяснить любовь? – думал он, глядя на Линдсей. Если бы его спросили, почему он любит ее, он мог бы дать множество ответов.
Он любил ее потому, что с ней день становился светлей, одно ее присутствие вселяло в него радость, потому что она была правдива. Он любил ее потому, что она часто терялась и смущалась, как он сам, потому, что она вот так отвечала на его поцелуй. Просто он любил ее и все в ней.
Линдсей очень хотелось, чтобы он еще раз поцеловал ее – когда он прикасался к ней, она обретала себя. Они шли по искрящемуся снегу, и Линдсей подумала, что сегодня ночью она уже приняла одно верное решение, и теперь принять второе будет нетрудно. Проложить курс оказалось легче, чем она предполагала – да, на пути встречались рифы, но их можно было обогнуть.
– Ты не знаешь, можно загадывать желание на полную луну? Или только на молодую? – спросила она Колина. Она расстегнула свое пальто, пальто Колина и прижалась к нему.
– Уверен, что можно, – ответил Колин.
Линдсей загадала желание, но, будучи не только суеверной, но и практичной, она знала, что нельзя полагаться лишь на сверхъестественные силы. Она склонила голову на грудь Колина, словно прислушивалась к биению его сердца. Сердце Колина что-то ответило ей, и Линдсей успокоилась.
– Я хочу сказать тебе, – проговорила она. – Я знаю, что ты видел меня с Роулендом сегодня ночью. Ты говорил с ним об этом?
– Не совсем. Мне надо бы спросить тебя, но я боюсь.
– Бояться нет причины, Колин. Я даю тебе слово.
– Тогда мне нечего спрашивать. Ответ получен.
– Я прощалась с Роулендом, а он прощался со мной. Мы оба оставили позади что-то, что так и не случилось. По-другому я объяснить не могу. Но, может быть, ты поймешь.
– Я понимаю.
– Это было прощание навсегда, Колин. Правда. – Она посмотрела ему в глаза и улыбнулась. – И тебе следует знать, что прощание было очень строгим, мы продемонстрировали истинно британскую сдержанность.
У Колина просветлело лицо.
– Я рад, – усмехнулся он. – Если бы вы ее не продемонстрировали, я бы этого не вынес. Только не пытайся прощаться со мной, я тебе этого никогда не позволю. Тебе это ясно?
– Сказано решительно.
– Я полон решимости. Сегодня ночью я многое понял. Нельзя тратить время впустую, его может не хватить. Кроме того… – Он взял ее за руку, они пошли дальше. – Не забывай обо всех моих предках – английских и американских. В моих жилах течет кровь безжалостных собственников, хотя по мне этого и не скажешь.
– Ах, эти предки, – сказала Линдсей. – Я о них и забыла. И об этом твоем богатстве тоже. Так и быть, я прощаю тебе и то и другое. Думаю, я буду тебя любить вопреки всему.
Колин остановился посреди дороги, словно налетел на неожиданное препятствие.
– Что ты сказала? Что ты сейчас сказала?
– Я сказала, что буду любить тебя, – ответила Линдсей. – Хотя почему буду? Я люблю тебя, Колин. – Произнеси это еще раз! – Колин схватил ее за руки.
– Я шепну тебе на ухо, – пообещала Линдсей, увлекая его к дверям отеля. – Сначала мы поднимемся наверх, потом я позвоню сыну, потом я должна умыться и раздеться…
Колин застонал.
– А потом я скажу это слово, которое тебе так понравилось. Когда мы будем в постели.
В постели они оказались очень скоро. Но разговора не получилось – в нем не было необходимости.
Жюльетт Маккехни приехала в «Конрад» в семь утра и обнаружила, что дом заполонили репортеры и полиция. Она никак не могла связаться с Наташей по телефону, и ей стоило немалого труда прорваться в «Конрад». Когда она наконец проникла внутрь, то столкнулась лицом к лицу с Эмили Ланкастер.
– С каких это пор вы стали ранней пташкой, Эмили? – довольно невежливо спросила она вместо приветствия.
– Я вышла, чтобы взять газеты, – с достоинством объяснила Эмили. – К сожалению, газет еще нет. Ужасно жаль. Мы с Фробишер мечтали почитать о скандале.
– А вы сами вчера что-нибудь видели?
– Видела?! Милая моя, да я была в самой гуще событий!
– Какой ужас, правда? Я видела в новостях по телевизору. Не могла поверить своим глазам. – Жюльетт взглянула на Эмили широко открытыми голубыми глазами. – Бедная Наташа! Кто была эта женщина?
– Какая-то психопатка. К счастью, – продолжала она, – ее муж не дал случиться худшему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134