Хорошие манеры, по-видимому, не умиротворили двоюродную тетушку Колина. Она протянула подагрическую руку, сверкнув огромным бриллиантом, и на мгновение прикоснулась к руке Линдсей.
– Знаешь, Колин, – холодно произнесла она, – я действительно устала. Наверное, меня утомил весь этот идеализм. Будь любезен, позвони Фробишер. Мне пора на покой, а ты должен проводить эту очаровательную молодую женщину в ее отель… Нет, нет, моя дорогая, я настаиваю. Нью-Йорк ночью – не самое безопасное место. Лучше, чтобы с вами был мужчина.
Она взяла Линдсей под руку и вместе с ней направилась к дверям.
– Было так приятно познакомиться с вами, дорогая. Надеюсь, мы скоро увидимся. – Она посмотрела на Линдсей, словно не совсем припоминая, кто она такая. – Я припоминаю, что хотела еще о чем-то с вами побеседовать, но, знаете ли, – возраст… А теперь я хотела бы немного поговорить с Колином.
С извинениями, благодарностями и поклонами Линдсей удалилась, и, когда Фробишер плотно закрыла за ней дверь, в гостиной наступило молчание.
Колин некоторое время кругами ходил по комнате, потом упал в кресло, где прежде сидела Линдсей, и обхватил голову руками. Эмили, которая после ухода Линдсей заливалась беззвучным смехом, теперь хохотала вслух. Она снова села на диван и, все еще смеясь, поцеловала пекинеса в сморщенную мордочку, посадила его на колени и победоносно допила виски.
– Господи, давно уже я так не веселилась, – заметила она. – В последний раз – на похоронах Мод Фокс. Ты ведь тоже наслаждался происходящим, негодный мальчишка, только не хочешь в этом признаваться.
– Наслаждался? – простонал Колин. – Я мучился. Это была сущая пытка. Почему ты не придерживалась сценария?
– Потому что он был ужасно скучный и гораздо менее эффективный, чем мой подход. Спросить ее об этой Лоуренс – это было самое настоящее озарение. Виртуозное исполнение. За эту роль я заслуживаю высшей награды.
– Ты перестаралась, хватила через край. Боже, почему я дал себя уговорить на эту авантюру? Мне следовало знать, что тебе нельзя доверять. Ты знаешь, что она теперь будет думать? Она будет думать, что безумие – наша семейная болезнь. А тебе не приходит в голову, что все это может возыметь прямо противоположный эффект? О Боже, Боже! – Он встал и снова начал ходить по комнате. – Бедная Линдсей! Как ты могла быть так несправедлива?
– Бедная Линдсей держалась весьма неплохо. Немного не хватает скорости реакции, но у нее есть твердость и выдержка. Я одобряю.
– Я тебе это говорил. Смелость, доброе сердце и самые красивые в мире глаза. Вынеси приговор. Есть у меня надежда, Эм?
– Ископаемые! – Эмили снова рассмеялась. – Мне ужасно понравилось. Ты знаешь, она была в настоящей ярости – лицо все красное… А я так ловко находила аргументы…
– Ты была невыносима. И ты поставила ее в глупое положение. Почему? Почему ты не придерживалась того, что я написал?
– Потому что тогда я ничего бы не узнала. А вместо этого исключительно благодаря собственной находчивости узнала все, что мне было нужно.
– Да, конечно, а она теперь будет тебя ненавидеть. Восхитительно! Ты мне действительно очень помогла, Эм!
– Чепуха! Она придет сюда еще, у нее благородная натура, и в следующий раз все будет как надо. Я обещаю. – Она помолчала. – На День Благодарения?
– Может быть. – Их глаза встретились. – Но я еще пока не уверен. Я должен быть очень, очень осторожен. Я боюсь все испортить, а это так просто. Я хочу… Я просто хочу все время держать ее в объятиях.
– Это заметно.
– О Боже! Ты заметила? Как ты могла заметить? Как ты думаешь, а она не заметила? Когда я взял ее за руку?
– Как ни странно, не заметила. Но она не знает тебя так же хорошо, как я. Колин, ты можешь перестать ходить взад-вперед? У меня в глазах рябит.
– Мне пора. Она ждет. Давай же, Эм, я хочу знать, что ты думаешь.
– У нас есть еще две-три минуты. Фробишер подержит ее подальше отсюда, чтобы нас не было слышно. Почему я не могу сказать тебе этого потом, когда ты вернешься? Если ты, конечно, все-таки вернешься.
– Потому что я хочу знать сейчас. Эм, пожалуйста…
– Ты еще не отдал ей конверт?
– Нет, еще нет. Но собираюсь. – Он перестал ходить и несколько успокоился. – Ну давай, Эм, утешь меня. Я всегда делал такие дурацкие ошибки, а сейчас это для меня действительно важно. Я прав?
Эмили была тронута его тоном и выражением лица. Она знала, какой ответ он хочет услышать. Лицо у нее стало серьезным, и некоторое время она молча глядела на него.
– Ты уверен? – спросила она наконец.
– Абсолютно.
– Ты принимаешь во внимание ее возраст?
– О Боже, только не начинай снова о плодовитости. Это было ужасно.
– Колин, твоя семья живет в «Шюте» более четырехсот лет.
– Меня это не волнует.
– Нужно помнить о продолжении рода.
– К черту продолжение рода!
Эмили вздохнула. Она видела, что у него горят глаза, она питала слабость к страсти, была предана племяннику и хотела видеть его счастливым, хотя хорошо знала, что романтика и удовлетворенность жизнью редко идут рука об руку.
– Колин, кто-то должен тебе это сказать, поэтому скажу я. Ее сыну около двадцати лет, и, как бы молодо она ни выглядела, ей не может быть меньше сорока. Ты знаешь о биологических часах? Кажется, так это сейчас называют?
– Я уже подсчитывал.
– И это не изменило твоих намерений?
– Не могло изменить. – Кровь бросилась ему в лицо. – Я люблю ее, Эм.
Эмили вздохнула. Против ее племянника было трудно устоять, когда у него был вот такой вид, как сейчас, и она надеялась, что женщины – и, может быть, даже Линдсей в том числе – разделяют ее мнение. Кто действительно был рыцарственным, так это ее Колин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134