Но, прежде всего, моя мама была женщиной, а Сантьяго всегда вел себя так с женщинами. Кроме того, зачем ему нужно было прилагать усилия, чтобы понравиться маме, если он вообще никогда ни к чему не прилагал усилия?
Я оставалась на кухне, как в траншее. Я поставила кипятиться воду для чая; мама намыла тарелки, бокалы, чашки, подносы; единственное что мне оставалось сделать, – это положить грязную одежду в стиральную машину. Я отмерила нужное количество смягчителя и стирального порошка, насыпала их в специальные отделения и повернула тумблер на нужное деление. Я делала все это, внимательно прислушиваясь: Диего и Сантьяго устали, они тут же легли и быстро уснули, говорила я самой себе. Кроме того, Диего на следующий день рано вставать и идти в университет принимать экзамены. Мне нужно было лечь, когда они уже будут спать, тогда всего этого вечера не будет, будет такое ощущение, что все это мне приснилось, словно я смотрела это по телевизору вместо «Опасных связей».
Я пила чай за кухонным столом, рассматривая прозрачные баночки с приправой, лапшой, мукой, сухарями, стараясь расшифровать названия содержимого, написанные на английском на горизонтальных крышечках самых маленьких баночек.
Монотонный шум стиральной машины действовал на меня успокоительно. События этого дня кружились у меня в голове, как одежда в барабане: разговор с Томасом в «Майо», Диего и Сантьяго в трусах, курящие косяк, я между ними, Чарли Паркер, поцелуй с дымом Сантьяго. Руки Сантьяго. Сантьяго. Звонок мамы, сообщающий о том, что она приедет вечером, как спасительное известие, и я, выбегающая из квартиры, подкидывая яблоко, с головой, полной дыма.
Я развесила одежду по цветам. Каждая вещь занимала соответствующее ей место, не соприкасаясь с другой.
Я сразу же уснула, даже не почувствовав, что засыпаю. Мне ничего не снилось. Я проснулась от жажды и пошла на кухню за стаканом воды.
От легкого ветра колыхались занавески на окнах в гостиной и вообще во всей квартире, которая казалась робкой, молчаливой и пустой. Тогда я увидела его. Он неподвижно сидел в кресле. Он не взглянул на меня, и я быстро пошла к себе в комнату со стаканом воды. Он ненормальный. Я повторяла слова мамы, как заклинание, пока снова не уснула.
16
Часы показывали десять. Я вынуждена была поднести их к глазам, чтобы рассмотреть время. Я вытянула руки и ноги так, что кончиками пальцев касалась краев кровати, затем перевернулась на сторону Диего, которого уже не было. Повалялась немного на его половине, простыни еще хранили тепло его тела. «Сегодня последний день Сантьяго», – подумала я. Попила воды, которая еще оставалась в стакане, надела шорты, футболку и вышла из комнаты.
Сантьяго уже заправил кровать, принял душ – об этом можно было догадаться по мокрым волосам – и собрал сумку, хотя у него впереди еще был целый день. Может быть, он так же сильно хотел поскорее уехать, как я хотела, чтобы он уехал. Он повесил на нее замок. Я в любом случае не собиралась ее открывать.
17
– Выжившие. Мы смело можем так называть себя. Мы уже пережили столько катастроф… Ладно, за исключением Виргинии, у Виргинии на протяжении нескольких веков все стабильно.
Адриана прикурила еще одну сигарету. Она постриглась и прокрасилась в рыжий. Почему-то женщины всегда начинают с волос: когда они хотят что-то изменить, они идут в парикмахерскую. Это самое простая и заметная перемена.
Другие перемены не произошли добровольно: потеря веса, например. Что произошло сначала: Адри изменилась, потому что ее тело изменилось, или ее тело изменилось, потому что она стала другой?
Веро тоже изменилась за неделю, но в лучшую сторону: она меньше красилась., меньше курила, меньше теребила волосы, ни разу не сказала «необходимо».
Я вела себя со своими подругами, Как энтомолог: я их любила, но эта любовь была похожа на любовь к муравьям. Я не могла не изучать их. Всегда со своей лупой и записной книжкой, забывая о том, что я тоже муравей. Интересно, они смотрят на меня так же, как я на них?
– Виргиния, а с тобой что происходит, ты с прошлой недели такая… – сказала Веро.
– Какая «такая»?
– Такая, – она показала на меня, словно хотела сказать «неряшливая, плохо одетая», – отрешенная.
– Наверное, скучает по Августину, – сказала Адри.
– Он приезжает в субботу вечером, – ответила я.
– Нет. Это не может быть из-за Августина. Ты не видишь, какая она? – настаивала Веро.
– Какая?
– Молчаливая, загадочная. Что с тобой?
– Ничего. Со мной все в порядке, – тихо произнесла я. – Но со мной много чего произошло за эту неделю, за четыре дня, много чего. Можно жить несколько лет, как во сне, а потом все меняется.
– Рассказывай.
– В другой раз. Адри, лучше расскажи, что случилось с Клаудио?
Адри сделала длинную затяжку:
– Ему необходимо «время, чтобы подумать». Мы же уже знаем, что это значит.
Я нигде не видела книгу Норвуд; что я на самом деле видела, так это обилие свечей разных видов, форм и цветов.
– Не волнуйся, Адри. Куба будет за нами, – сказала Веро, доедая последний кусочек сыра.
Веро послушалась совета не Адри, не Норвуд, а моего: она посмотрела «Когда Гарри познакомился с Салли», «Манхэттен», «Правда о кошках и собаках», «Французский поцелуй», «Верность». И конечно же, «Касабланка». Или, может быть, только «Касабланка». Она продолжала жить с этим ненормальным, но улучшила свое чувство юмора. Сейчас она цитировала Богарта и не доставала из своей сумки гороскоп.
– А что на Кубе? – спросила я, словно не вспомнила эту фразу.
После путешествия в Кайо-Ларго они не говорили больше ни о чем на протяжении нескольких месяцев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58