Во всяком случае, неделю. Нет. Две недели. Понял? Если раньше придешь, то мы тебя как Стива…
Я не хотел слушать про Стива. Но выслушал. Стиву не повезло. Его связали и положили поперек дороги. А по дороге — то канадцы, то полицейские…
Я как представил… Ладно, думаю, Стив тоже был психом.
— О'кей, вдова, — говорю. — Гони деньги и «Бонд», а юани я на стол положу. Да не дергайся, не фальшивые.
— Сама знаю, — говорит, и даже голос у нее дрогнул. — Я их, родимых, на расстоянии по запаху различаю, какие фальшивые, а какие нет.
Совершили мы обмен. Я уже совсем уходить собрался, да она меня остановила. И как-то вбок смотрит.
— Слушай, — говорит, — а чего это ты в свою Россию не едешь?
Я рукой махнул. Только и слышу от всех…
Вдова говорит:
— Ты, вроде, женат был?
— Жена, — говорю, — давно отдельно живет. Где-то в Бронксе…
Она так помахала пальцами возле головы, вроде как я с ума сошел.
— Ну ты вообще… В Бронксе! Так ее уже пришили, наверное… Плюнь. Все русские уезжают. Давай и ты вали.
И вдруг:
— Потом вызов мне пришлешь.
Не понять, всерьез она или со злости. И снова — голые ноги на полку. Я пошел прочь. Все равно ее даже с моим вызовом не пустят.
Никто меня не задержал…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Литературные елки проходили в Музее молодежи.
Собственно, музей был только в одной комнате. Вдоль стены стояли стеклянные шкафы, в которых лежали книги молодых авторов. Во всех остальных комнатах мебели не было, а только висели разноцветные листы ватмана в рамках. Сенечка прошелся вдоль этих листов.
— Картины молодых художников, — пояснили ему.
Сенечка улыбнулся:
— Я видел похожие на выставке в Нью-Йорке…
Кто-то обиделся:
— Не нравится — не смотрите.
По коридорам бродил бородатый юноша в ярко-желтом пиджаке. Он пытался раздавать книжицы, на которых было написано:
«Начни новую жизнь».
«Избавься от страха».
«Найди себя».
«Научись себя любить».
«Научись приносить пользу Родине».
«Жизнь как форма существования. Счастье как форма жизни».
Юноша не переставал улыбаться с задумчивым видом, хотя книги у него вежливо не брали.
— Я все это уже читала, — сказала одна девушка.
Всех пригласили в зал, похожий на зал маленького кинотеатра. Молодежи было много. Сенечка еще не вполне разбирался в погонах, но сейчас он видел, что на большинстве гостей были погоны начинающих писателей. Попались на глаза два маститых писателя, а впереди мелькнул и тут же пропал низенький человек. Погоны его блестели золотом и серебром.
— Признанный классик, — прошептал кто-то и назвал фамилию.
Прежде Сенечка слышал разговоры, что на елках воспитывается новое поколение свободомыслящих литераторов, будущих продолжателей идеи полной и окончательной демократизации общества. Старших писателей смущало только одно: в произведениях молодежи тут и там проскакивали слова вроде «кайф» и «секс» и появлялись даже совсем грубые.
Сейчас Сенечке поведали, что, когда на чтениях произносят такие вот слова, слушателям полагается прикрывать глаза и качать головой с понимающей улыбкой.
— Почему? — спросил Сенечка.
— Вы как бы показываете свое понимание текста. Все эти ругательства оправданны авторским замыслом и в кульминации подвергнутся острой критике и разоблачению.
Всех позвали, начались чтения. Ими руководил организатор Иван Концов.
— И вновь собралась прогрессивно мыслящая молодежь, — сказал организатор Концов. — Не может не радовать это завидное постоянство. И, как всегда, я приветствую на нашем собрании представителя прессы. — И он показал на Сенечкины знаки отличия. Сенечка привстал и поклонился.
Организатор Концов объявил первую поэтессу.
На глазах поэтессы Аллы Небесинской блестели слезинки. Небесинская опустила уголки губ и молчала. И видно было всем, как тяжело ей, но она готова, готова излить свою душу, ибо не в силах более носить в себе такую трагедию, такую драгоценность! Вот эту:

Я вздыхаю. Остались одни небеса,
На которых последняя гаснет слеза.
Ты не спишь, в небеса ты глядишь и молчишь.
За разлуку меня уже меньше винишь.

Я вернулась к тебе с ароматом весны,
Нам опять стали сниться счастливые сны.
Мы вдвоем наконец-то узнали покой,
Я теперь никогда не расстанусь с тобой!

Зал загрустил вначале, но когда все кончилось хорошо, поэтесса и ее любимый встретились, то раздался вздох облегчения. А Небесинская воспрянула. Подарила еще одну драгоценность.

Мне деревья кивают,
Как будто они что-то знают.
Может, знают они,
Что тебя не вернуть.
Чуть погасли огни,
Я отправилась в путь.
Вздох на небе ночном
Вдруг послышался мне.
Расскажи мне, о чем
Ты вздыхаешь во сне?
Ночью солнца не видно,
Не хватает живого огня.
Мне немного обидно,
Что оно испугалось меня.
Ну и пусть. Небо ждет.
Я лечу в высоту.
Снова солнце взойдет,
И тебя я найду!

Зал проводил Небесинскую.
Организатор Концов представил следующего поэта:
— Сатирик и пародист — Роман… вижу, все уже смеются… Итак — Роман Буйный!
Поэт Роман Буйный выскочил на сцену и замер в странной позе. Послышался его тихий голос.
Совсем тихий:

Я смотрю тебе в глаза,
А в глазах твоих гроза.
Нашей встречи снова жди,
Если кончатся дожди.
А они не кончатся…

Тут Роман подмигнул Алле Небесинской, подпрыгнул и заорал:
Потому что все СУКИ, СУКИ!
Бешеные аплодисменты; смех. Сенечка, как его учили, прикрывает глаза и качает готовой.
Роман вновь стоит неподвижно. Вскинул руку:

Посмотрите, как летает
Эта пара голубей!
Целый день они играют
И не думают о ней —
СМЕРТЬ! СМЕРТЬ!

Снова заорал и упал на колени. Подхватил микрофон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76