За все надо платить. Теперь он знал, почему отец потерял самообладание в разговоре с Рендиди — он просто был не способен выносить вымогательства. Отдавать свои деньги, заработанные таким потом, было невыносимо. Вечером, провожая Тони в аэропорт, он сказал:
— Если бы Рендиди пришел сам, я мог бы убить его.
— Скажи ему, чтобы он трахал самого себя.
— Это может сойти с рук в Гарварде. Здесь я должен помнить, что мне приходится иметь дело с этими ублюдками.
— Эту же ошибку делал отец.
— Я многому научился на ошибках отца. Главное — надо держать себя в руках.
— И сделать эту систему вечной, — холодно сказал Тони.
— Ты взлетел очень высоко над всеми нами. А мне приходится быть внизу и продолжать дело.
— Значит, ты смотришь на вещи иначе, чем все мы.
— Кто это — мы?
— Целый город. Страна. Демократия — неустойчивая вещь, а ты подрываешь ее своими выплатами мафии.
— Я говорю о деле.
— О деле? Посмотри на воду.
Они ехали вдоль залива, вклинивающегося в Нью-Йорк с Атлантики. Несколько ржавых сухогрузов стояли на якоре. Если не считать одинокого буксира, бороздящего водную гладь, залив был пуст.
— Ну и что?
— Где сейчас корабли?
— Какие корабли?
— Когда мы были детьми, отец водил нас на пристань смотреть корабли. Ими была полна вся гавань, помнишь? А сейчас все пусто. Мафия при помощи профсоюзов влезла в этот бизнес, и лучшая бухта в мире сейчас пуста. Ты хочешь видеть то же самое у себя на стройке?
— Я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Если ты не понимаешь, что надо просто быть честным, посмотри на это с точки зрения выгоды.
— Я смотрю с точки зрения ответственности. Я хочу сохранить компанию отца.
— И также продолжать платить мафии? Деньги — это власть. Люди — такие, как ты, — дают мафии эту власть, и она заставляет остальных платить ей, как это делаешь ты и делал отец.
— Я оторву твою чертову голову, если ты не перестанешь так говорить об отце.
— Тогда почему ты не попытаешься сделать это? — ответил Тони. — Просто это ничего не изменит. Если ты будешь продолжать платить этим ублюдкам, ты наверняка пересечешь линию, за которой возврата назад не будет. Они станут твоими хозяевами навсегда. Тогда мы — я и ты — окажемся в разных лагерях.
— Но мы — одна семья.
— Только не надо об этом. Семья — это то, о чем говорил отец. Теперь его нет... Разве ты не видишь, что одна из главных вещей, делающих безопасной нашу жизнь, — это то, что отношение к тебе как к гражданину важнее отношения к тебе как к члену какой-нибудь семьи?
— Включая братьев?
— Особенно братьев. Люди должны понимать свою ответственность за положение дел в этой стране.
— Что с тобой? Ты смотришь на вещи только с одной точки зрения. Кто, дьявол, дал тебе право судить, что хорошо, а что плохо?
— Никто не давал, — сказал Тони. — Существует закон.
— Закон не учитывает реальных особенностей. Надо хотя бы немного понимать проблемы обыкновенных людей. Почему ты такой твердолобый?
— Я вижу, как ты распустил слюни перед теми, кто убил твоего отца.
Крис развернулся и ударил, вложив в удар всю свою ярость. Тони успел отпрянуть, но кольцо на руке Криса, которое ему подарили по окончании средней школы, расцарапало щеку. Когда Крис увидел кровь, он пришел в себя.
— Я прошу прощения, — сказал он, мысленно поклявшись убить Рендиди. И боссов Рендиди, и боссов его боссов. Вплоть до дона Ричарда. Заставить их потерять то, что потерял он. — У тебя течет кровь... Очень больно?
Тони достал пластырь и наложил на порез.
— Тебе не нравится правда?
— Мне жаль, что я тебя ударил. Тебе не следовало этого говорить.
Крис медленно проехал мимо автостоянки прямо ко входу в аэровокзал.
— Ты не можешь припарковать машину?
— Если ты хочешь мне что-нибудь сказать, то напишешь в письме.
Тони, казалось, это задело.
— Послушай. Я хочу сказать прямо. Я собираюсь работать на государственной службе, и если ты будешь якшаться с мафией, у меня возникнут проблемы.
— Я не буду для тебя проблемой.
Тони выбрался из машины и прошел сквозь двери аэровокзала. Крис смотрел, как он уходит. Вдруг он выскочил из машины, вбежал в вокзал и догнал Тони у самой регистрации.
— Эй, нас осталось только двое... Я хочу с тобой попрощаться.
Тони выдавил из себя улыбку:
— Убери руки, паршивая гиена. Ты хочешь, чтобы эта дама считала, что я — голубой?
Крис все же обнял его, удивившись, какой Тони худой.
— Желаю тебе хороших отметок.
— А ты измени свое поведение.
— Может быть, я изменю имя.
— Это одурачит других, но не нас с тобой.
Крис спросил:
— Мы увидимся на Рождество?
Все же то, что их осталось двое, важнее всех вымогателей на земле. Тони посмотрел на него немного свысока и равнодушно сказал:
— Конечно... Рождество...
Крису сделалось так тоскливо и одиноко, что захотелось побывать на могиле родителей. Он сел на ограду и погладил землю на могиле матери. Неужели боль по отцу когда-нибудь утихнет, как утихла боль от смерти матери? Но ее никто не убивал. Некого было проклинать, кроме Бога и болезни, и некому было мстить.
— Отец, что же, черт побери, я должен сделать?
Глупый вопрос. Отец всегда говорил: «Когда тебя загнали в угол, старайся откупиться от этих ублюдков».
* * *
Когда служащий мастерской пришел снова со своими требованиями, Крис сжал кулаки.
— Я хочу сказать сразу — никто не должен подкладывать мне свинью. Я буду следовать вашим правилам, если то же будете делать вы. Но если вы помешаете работам или запросите слишком много, будете угрожать мне или моему брату, то наплюете в колодец, из которого пьете...
— Послушай, Крис, я думаю...
— Передай своим людям то, что я сказал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110